Мэрлин положила телефон на журнальный стол. Подмигнула своему отражению и допила содержимое бокала. Порхающей походкой прошла к патефону и поставила любимую пластинку. Спальня погрузилась в симфонию скрипок и фортепьяно. Мэрлин принялась танцевать. Шаг, поворот, наклон, прыжок, шаг, ещё один, поворот, прыжок!.. и смех. Не её, не Мэрлин. Он донёсся будто от двери. Чужой голос был словно звон серебра и хрусталя. Разбитого, острого стекла… Мэрлин, нахмурившись, приглушила патефон. Сердце пропустило удар. Чуть помедлив, она подошла к двери и резко ту отворила. Там не оказалось никого. Разве что её собственная тень, качнувшаяся от дрогнувшего огонька свечи. Мэрлин хмыкнула, решив, что ей померещилось. Затворила дверь. Вернувшись к зеркалу, наполнила бокал вином. Тронула подаренные супругой мэра розы, стоящие в фарфоровой вазе. Губы украсила улыбка.
– За моё оглушительное светлое будущее! – вновь отсалютовав своему отражению, сделала глоток. Ветер раздул ажурную занавеску, пронзив спальню бодрящей свежестью грозы. Росшая у дома ива поклонилась к окну. Оркестр капель выдал крещендо по подоконнику. На первом этаже хлопнула входная дверь. Послышались шаги на лестнице.
– Оливер, – громко произнесла Мэрлин и, скинув с себя тонкий халат, в одной сорочке покинула комнату, желая страстно встретить мужа. За дверью его не оказалось. Она, услышав внизу пару щелчков выключателя, нахмурилась и спустилась на первый этаж. Входная дверь оказалась запертой, перед ней имелись мокрые следы. За порогом бушевал ливень. Мэрлин посмотрела в сторону кухни. Оттуда доносились едва уловимые шорохи. – Оливер? – в ответ лишь прозвучали капли, ударяющиеся об карнизы окон и крышу. – Любимый, ты же знаешь, я не терплю таких игр! Это ты? Что-то случилось?.. – Мэрлин медленно с опаской прошла на кухню, готовая в секунду сорваться бежать в спальню. В раковине капала вода, тихо-тихо урчал холодильник. Мэрлин зябко вздрогнула, по телу пробежали мурашки. Вдруг она почувствовала жаркое дыхание за ухом, а в следующий миг крепкие объятья за бёдра. – Ммм… Ты меня напугал, негодник. Я злюсь! Тебе придётся очень постараться, чтобы… – прикрыв глаза, с придыханием отозвалась Мэрлин, забывая слова, чувствуя его пальцы, скользящие к низу её живота. Хотела было коснуться ладоней Оливера, но вместо этого тронула себя. Ощущение крепких объятий растаяло. – Оливер?! – широко распахнув глаза, резко повернулась. За окнами сверкнула молния. Дыхание Мэрлин сбилось. Она панически огляделась. – Что такое?.. – одними губами произнесла она. Качнула головой. Перед глазами на миг всё поплыло.
«Неужели так изрядно захмелела? Видимо, так. Но слышала дверь… – посмотрела в её сторону. – Наверное, на эмоциях не замечаю, как сильно переутомилась. Да-да, точно, потому и мерещится всякое. Ведь, правда, один раз такое уже было, как раз когда мне предложили роль Джульетты и пошли первые изматывающие репетиции. Оливер тогда переживал, что я сама не своя, то душ не выключу, то дверь не запру, то чай запью кофе, забыв, что пила только минуту назад».
Умывшись ледяной водой, Мэрлин промокнула лицо полотенцем. Вдруг заметила порез возле запястья, с которого тонкой струйкой сочилась кровь.
«Когда это я успела? Чем? – стала быстро смывать кровь. В воронку раковины исчезала бурая вода, но кожа на руке уже была чистая. Атласная. Порез пропал без следа. – Оливер…» – бурно дыша, Мэрлин побежала в спальню за мобильным телефоном. Когда она поднималась по лестнице, дом в очередной раз осветила вспышка молнии. Мэрлин едва удержалась на ногах и чуть не выронила свечу, заметив новый пугающий знак. На стене, у картины, на которой была изображена она с Оливером в церкви во время бракосочетания, широкими мазками туши была нарисована балерина. Ниже располагалась надпись, исполненная корявым почерком: «Ты ничто. Ты никто. Я всё!» Мэрлин чуть не закричала. Прикрыв ладонью рот, дрожащими и ледяными пальцами коснулась изображения танцовщицы. Тушь приобрела ржавый оттенок.
– Кровь?.. – чёрные круги закружились перед взором. – Кто тут? – прокричала она. Хрустальный смех был ответом. На сей раз он звучал за порогом спальни. Гас в шуме ливня.
«Чертовщина какая-то! Такого не бывает! Только в ужастиках! Когда семья переезжает в дом, не зная, что в нём было совершенно жуткое убийство, или же покупает проклятую ве… – дыхание Мэрлин спёрло. Она явственно ощутила, как некто сжал её шею. – Зеркало!»
– Пусти!
Хватка ослабла. Кашляя, Мэрлин вбежала в спальню. Порыв ветра едва не задул свечу.
«Абсурд. Но вдруг это правда? Не могу же я не верить своим глазам? Ощущениям? – глубоко задышав, Мэрлин сжала прикрывавшую пламя ладонь в кулак, смотря на своё отражение. – Это мой дом. Мой очаг. Я должна его защитить, но… в фильмах зачастую это приводит к погибели. Бежать? Нет. Оливер подумает, я заболела. Кинется заботливо лечить. Ещё угожу в клинику, когда у меня взлёт карьеры. Молчать?.. – душу сковал страх. Ноги залились точно свинцом. На глаза навернулись слёзы. – А может быть это всё просто дурной сон? Пожалуйста…»
Закусив край нижней губы, Мэрлин неспешно протянула руку к зеркалу.
«Выпила лишнего и заснула? Просто кошмар», – с надеждой подумала она. Дотронулась гладкой поверхности. Стекло было чуть тёплым. За спиной послышалось тихое пение. Без слов. Одна лиричная мелодия, исполняемая журчащим серебром голосом. Оцепенев, Мэрлин посмотрела в отражение своих широко распахнутых глаз. Она не решалась обернуться и оторвать пальцы от зеркала. Спину облизал ледяной страх. Раскат грома не заглушил бешеные удары сердца. Кровь болезненно застучала в висках.
– Согласись, – горячий шёпот опалил Мэрлин ухо. – Скажи «да», милая моя куколка.
«Сон… Сон! Это должен быть сон!».
Громкий смех прозвучал за спиной Мэрлин. Он был до жути похож на её собственный, но приперченный безумием и едкостью. В дрожащем свете свечи в зеркале мелькнул размытый силуэт. Её отражение пошевелилось, хотя она оставалась недвижима. Чьи-то незримые руки легли ей на плечи.
– Загляни в бездну и узри, что ты без меня!
На ватных ногах Мэрлин вплотную подошла к зеркалу.
– Смелей, – сладостно протянул тонкий хрустальный голос.
Мэрлин смотрела на своё мягко улыбающееся отражение и видела за ним лишь черноту. Неожиданно она получила пощёчину. Вскрикнула, отдёрнув руку от зеркала к груди, к рвущемуся из плена рёбер сердцу.
– Разве ты имела сегодня успех?! Ты?! Нет! Ты ничто без меня! Лишь чёрный занавес! Пустышка, горделиво и пафосно тараторившая: «Я», «Я», «Я»! Сколько бы ты не репетировала, без меня ты годна только на передний план массовки! Мы! Мы – это успех! А ты – это кудахчущая курица, помпезно танцующая лебедя! – звонкий смех.
Ноги Мэрлин пронзила адская боль. Взглянув на них, она увидела, что они стали покрываться трещинами. Огромными волдырями, из которых тут же потёк гной. В поражённой гнилью плоти закопошились белые червяки. Из мяса выступили кости. Мэрлин истошно закричала и упала.
– Прекрати! Прекрати! Оливер! – в душе поселилась паника. Огонёк свечи предательски погас.
– Да, не забывай о нём. Прими меня и почитай, как себя! Сама же стань моей тенью. Не то он узнает твою суть… Принимаешь меня? – бесчувственно спросило отражение и исчезло из зеркала.
Мэрлин, трясясь, как в сильнейшей лихорадке, гладила ноги, абсолютно здоровые, тёплые, гладкие. Она взирала в темноту стекла, окружённого серебряным окладом и постепенно начала различать там силуэт пожилой женщины. Костлявая, с дрожащей беззубой челюстью, дряблой кожей, усеянной старческими пятнами, она протягивала руку для подаяния.
– Оливер, прости, – Мэрлин заплакала. – Он не должен узнать, что я… я… – она кивнула и прошептала: – Да.
В доме вспыхнул свет, и внизу хлопнула входная дверь.