Вот он поднес кружку к губам. Принюхался, строго взглянул на обалдуев и залпом выпил. Победно крякнул, шмякнув кружкой об стол.
А я вдруг вздрогнула и испытала то, чего ждала и одновременно боялась: муки совести.
Сильнейшее чувство затопило сознание. Боль совсем неметафорическая, а физическая била наотмашь, опаляя кожу. Вгрызалась огромными клыками в сердце, срывая с губ стон. Разрывала когтями грудь, заставляя плакать. Слезы градом потекли по щекам, закрывая обзор. Впрочем, я все равно не видела ничего, кроме искаженного страданиями лица ду Врана.
В самый последний момент, перед тем как умереть, хамелеон обратился. На фоне черной обугленной кожи побелевшие глаза смотрелись невыносимо ярко. Спекшийся рот шевелился, шепча проклятия. Но вот ду Вран в последний раз дернулся и обмяк в моих объятьях.
Я убила его.
Снова и снова память показывала мне этот момент, будто бы одного раза было недостаточно. Показывало красочно, со всеми подробностями, давая возможность рассмотреть каждую деталь.
Боже! Я убила живое существо! Что же я сделала?! Яяя…
– Груша… Агриппина, Непроизносимая тебя побери!
Голоса друзей слышались издалека.
– Груша!!!
Меня встряхнули, отлупили по щекам, но я все равно никак не могла прийти в себя. Угрызения совести топили, лишая тело чувствительности. Ведь сильнее причинить мне боль, кроме меня самой, никто не мог.
Я убийца!
И даже не могу попросить прощения у того, кого уничтожила.
– Груша, посмотри на меня. Приказываю тебе, посмотри на меня.
Альдамир. Это он. Требует, приказывает, зовет. Разве могу я ослушаться? Нет. Связь не дает, заставляет открыть глаза.
Разве я их закрывала? Оказывается, да.
Принц рядом. Близко-близко, его дыхание остужает горящую кожу.
– Помоги, мне больно, – шепчу в приоткрытый рот. – Вот тут болит, сердце болит.
– Прости.
Голос близнеца звучит глухо как никогда.
– Я виноват, не сумел удержать контроль. Слишком много выпил.
– Контроль? – Почти не слышу, о чем он говорит. Совесть кричит громче, заглушая звуки.
– Ты не должна была ощутить это. Я забрал, должен был переработать, но не успел. Твои и мои чувства смешались и вырвались. Вместо тонкого ручейка получилась бурная река. Ты не готова. Прости, я хотел помочь, но не смог. Сделал только хуже.
Альдамир с шумом выдохнул.
– И теперь не получается забрать обратно. Я не знаю, как помочь. Как уменьшить боль.
Внезапно перед глазами предстало еще одно лицо. Знакомое. Красивое, с тонкими чертами, взволнованными темными глазами.
Дайана.
Гаргулья открывала рот, пытаясь что-то донести, но я не понимала. Но принц понял. Подхватил мое не сопротивлявшееся тело и понес.
Шли долго, или это только показалось. Но вот меня сгрузили на кровати в нашей комнате. Альдамир отцепил сведенные пальцы от рубахи и, бросив тоскливый взгляд, вышел. Дайана уселась рядом, а потом взяла меня за руку. Кожу вдруг закололо, и я впервые услышала голос гаргульи.
– Здравствуй, Груша.
Признаюсь, опешила. Даже сквозь терзавшие меня эмоции понимала, что сейчас случилось нечто неординарное. Немая Дайана вдруг заговорила.
Может, я схожу с ума?!
– Нет, ты по-прежнему в своем уме. Позже я тебе все расскажу, сейчас же позволь мне тебе помочь.
Времени на раздумья не оставалось, перед глазами вновь появилось обожженное лицо ду Врана. Я судорожно вздохнула и, с трудом выталкивая слова, пробормотала:
– Помоги, прошу.
Гаргулья кивнула, а я вдруг перестала видеть. Провалилась в пустоту, где не было страшного образа. В голове стало тихо, мысли и эмоции ушли.
Какое блаженство!
– Помнишь, ты спрашивала, почему я не могу говорить? – спросила Дайана.
Я аж вздрогнула от неожиданности, настолько сильно растворилась в долгожданном покое.
– Да, помню.
– В тот момент я не была готова, сейчас расскажу. Вернее, не так, покажу.
– Покажешь? – переспросила удивленно.
Но мне уже никто не ответил. Реальность вновь начала меняться.
Кругом снег: на земле, ветках деревьев, холмах. Переливается на солнце, искрится миллиардами драгоценных камней. Я зажмуриваюсь, не в силах держать глаза открытыми. Вдыхаю полной грудью и едва не плачу от удовольствия: морозный воздух невыразимо вкусен. Хвойный, свежий, он пьянит не хуже гномьей наливки. Он пахнет свободой.
– Мама! – тишину леса разрывает детский крик. – Мама!!! Быстрей!
Я тут же поднимаю веки и оборачиваюсь на звук. Блеск снега режет по глазам, наворачиваются слезы. Смахнув влагу, всматриваюсь в даль. Между двумя холмами показывается черная точка. За ней еще несколько.
Точки приближаются, принимая очертания людей, вернее, гаргулов. Впереди рваными зигзагами летит женщина. Она то поднимается к кронам деревьев, то вновь падает почти до земли. В руках гаргулья держит бескрылого пока ребенка, судорожно вцепившегося в ее плечи.