— Ты что-то говорил, сынок? — поднялась к нему мать.
— Ничего, мама, — встрепенулся Лео.
— Лео, что с тобой происходит? — Деуза с беспокойством наблюдала, как он методично складывает книги в стопку. — Ты никогда не был таким, как сейчас.
— А каким я был?
— Ты всегда был беззаботным, веселым, не унывал понапрасну. Конечно, я рада, что ты захотел учиться, но меня настораживают такие резкие перемены в тебе.
— Я спал двадцать лет, мама, — Лео ходил по комнате и создавал видимость занятости, — а сейчас я просыпаюсь.
— Что значит — просыпаешься?..
— Мама, а если бы тебе сказали, что я клон, — внезапно переменил он тему разговора, — ты бы перестала считать меня своим сыном?
— Лео, тебе нужно отдохнуть, — Деуза пощупала его лоб на предмет горячки.
— И все-таки, ответь.
— Ты что, продолжаешь общаться с сеньором Альбьери? — с подозрением спросила его мать.
— Мама, я же просил! Нет, я с ним не общаюсь, но ты не сказала, будешь ли ты считать меня сыном, если окажется, что я клон.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — растерялась Деуза, — но могу сказать тебе одно: я ни за что не откажусь от тебя, какой бы чуши мне ни наплели.
Лео только молча прижался к матери, как будто хотел спрятаться в ее объятьях от ужаса, который его одолевал. Проблема в том, что он никогда не находил в них спасения. Он не находил спасения ни в чем и ни в ком, кроме Альбьери.
========== Глава 15. Непризнанный гений ==========
Графство Хэмпшир, Англия
Бескрайние поля, окаймленные тонкой полоской леса по горизонту, раскинулись на много миль вокруг. Фортескью катил на своем внедорожнике по пустой трассе, наслаждался простором, скоростью и насвистывал под нос старинную ирландскую песенку. Вдали показались черепичные крыши сельских домов — цель была уже близко.
Возле флигеля за оградой заливалась лаем старая овчарка, почуявшая приближение чужака. Журналиста вышел встречать Грег МакКлери — высокий пожилой шотландец с редкими седыми волосами и сморщенным лицом.
— Брендон Фортескью, газета «Британские известия», — представился гость. — Мистер МакКлери, мы договаривались с вами по телефону о встрече.
— Да-да, я помню, — старик поспешно открыл слегка проржавевшую калитку, — я уж вас поджидаю.
— Благодарю, — снял шляпу Брендон и прошел во двор.
— Что вас привело ко мне, мистер Фостерфилд? — поинтересовался МакКлери, наливая ему кружку эля в честь знакомства.
— Фортескью, — поправил его журналист. — Я собираю материалы о выдающихся исследователях Оксфордского университета.
— Вот как, — усмехнулся Грег. — Ну, а я-то тут, извольте узнать, при чем?
— Мистер МакКлери, — хитро сощурился Фортескью, — вы явно недооцениваете себя. Только ленивый и невежественный англичанин не знает о ваших трудах в области клонирования.
— Вы подобрали точное определение — ленивый и невежественный. Все эти ученые советы, вершители судеб прогресса именно такие и есть, — похоже, журналисту удалось нащупать болевую точку, так как отставного профессора понесло в пространные рассуждения. — Они вот сейчас носятся с этим клонированием, как с писаной торбой: одно исследование, другое, пятое, десятое, куча гипотез, и ни одна из них не верна. А разреши они нам тогда, в 1968-м, наш эксперимент, клонов делали бы уже в любой репродуктивной клинике на любой вкус и цвет. Но нет же — антигуманная процедура! Будто потому, что прошло тридцать с лишком лет, понятия гуманизма изменились.
— Вы действительно настолько приблизились к этой технологии? — Брендон чисто символически отпил глоток традиционного алкогольного напитка.
— Молодой человек, если я начну вам объяснять суть технологии, вы вряд ли что-нибудь поймете. Но поверьте мне на слово — мы остановились в шаге от того, чтобы создать клон человека.
— Очень интересно… И все же, в чем была причина отказа контролирующих инстанций?
— Трусость, элементарная трусость, мистер Фостерфилд. Мир еще помнил фашистский террор, ученые мужи посчитали, что клонирование станет соблазном вывести новую касту высших людей или напротив, создать резервации для низших созданий. Они философы, а никакие не ученые. Настоящая наука беспристрастна, она не служит ни добру, ни злу, а единственно прогрессу.
— Вы считаете, что подобного бы не произошло? — Брендон постучал карандашом о столешницу.
— Помилуйте, сэр, какие такие высшие и низшие расы? Клонирование мало чем принципиально отличается от процедуры ЭКО, с той лишь разницей, что при клонировании мы точно знаем, какую особь получим в результате — ее генотип известен и не несет в себе тайн и угрозы мутаций.
— И только лишь? — с небольшим разочарованием спросил журналист.
— Поменьше смотрите фантастических фильмов и не читайте всякую ерунду типа книжонок Олдоса Хаксли, — фыркнул шотландец.
— Так вы не мечтатель, мистер МакКлери?
— Был когда-то. В молодости мы все мечтатели, но жизнь вносит свои коррективы, мистер Фор-тес-кью, — Грег, некогда обладавший прекрасной памятью, с трудом мог выговорить фамилию собеседника.
— Поведайте немного о вашей биографии и научном пути.
— Одну минуту, я плесну себе еще эля, — прервался старик. — Без эля я не могу рассказывать свою биографию. Так вот, сэр, родился я в офицерской семье. Отец у нас был строгий и с детства воспитывал в сыновьях спартанский дух, да только когда началась война, вся жизнь перевернулась с ног на голову. Я был еще мальчиком, когда в последний раз видел его вместе с двумя моими братьями. Вы, молодежь, не застали бомбежек и воя сирен воздушной тревоги, а мне по ночам иногда до сих пор снится этот звук. Я боялся, ох, как я боялся умереть. Каждый день. И еще подростком поклялся себе, что найду способ преодолеть этот страх. Когда я поступил на факультет естествознания, то впервые услышал о клонировании, и эта идея захватила мой разум. Почувствовать себя кем-то значимым, а не пешкой в руках судьбы, — разве это не заманчиво?
— Да, идея заманчивая, — согласился Фортескью.
— Но это, конечно, юношеский максимализм и романтика, — махнул рукой МакКлери. — Со временем я избавился от глупых фантазий и увлекся исключительно научными изысканиями. Мне этого было вполне достаточно, чего не скажешь о некоторых моих коллегах.
— Расскажите о ваших коллегах, мистер МакКлери.
— А что о них рассказывать? — почесал он в затылке. — Я как ушел из Оксфорда, так и не общался больше ни с кем из той команды. Даже с Аугусто.
— Вы были дружны? — острый взгляд Фортескью впился в белесые глаза старика.
— О да, — МакКлери осушил кружку и предался воспоминаниям. — Это ведь я его переманил в науку.
— Неужели?
— Вы бы видели его молодого — до чего был упертый религиозник! Часами доказывал мне, что Бог существует, цитировал наизусть Библию и сочинения блаженного Августина, да только я не поддавался. А однажды пришел ко мне, вот как вы сейчас, сел, а у самого лицо черное от горя. Говорит мне: «Грег, ты был прав. Ты тысячу раз был прав».
— Что же такого произошло?
— У него кто-то умер, а кто, не знаю. Аугусто вообще очень скрытный до личной жизни был. Поговаривали, что возлюбленная, но у семинаристов, знаете ли, не принято. Я не допытывался.
— То есть, смерть близкого человека повлияла на него таким образом? — Фортескью, точно ищейка, почуял, что напал на нужный след.
— Да, все верно. Я ему рассказал о клонировании, и с тех пор наука стала его новой религией. Конечно, в начале пятидесятых все только-только зарождалось, но…
— В каком смысле — религией? — уточнил журналист.
— А в таком, что характер у него не поменялся, просто угол зрения стал другим. Если раньше он с пеной у рта доказывал, какие атеисты дураки, то после начал поносить верующих, но видите ли, мистер Фостерфилд…
— Фортескью, — вновь мягко напомнил Брендон.
— Простите, Фортескью. Видите ли, от мистического мировоззрения не так-то просто избавиться. Если честно, я думаю, что это невозможно. Аугусто наделял клонирование и науку в целом каким-то высшим смыслом и относился к этому соответственно. С фанатизмом.