— Они мне никогда не нравились. Я не хочу знать, каким будет мое будущее, а тут увидел его вживую. Как будто на машине времени слетал, это ужасно.
— Как бы ты определил свое место в мире?
— Никак, сеньор. Никак бы не определил.
— Ты не признаешь себя полноценным членом общества, считаешь, что тебе недоступны те же блага, что и другим людям?
— У всех людей есть мать и отец, — после некоторой паузы продолжил Лео. — А у меня нет отца, да и мать не совсем мать. То есть, я люблю ее и считаю матерью, но на самом деле я как бы приемный. Сирот усыновляют уже родившимися, а меня усыновили еще в утробе. Звучит как полный бред, но это правда. Я прочитал много всего на тему клонирования. Даже у сирот когда-то были родители! Даже у тех, кого зачали в пробирке, есть родители! Только не у меня. Вы понимаете, что это значит? Как я могу быть равным другим людям? Это я еще не говорю о том, что живу в постоянном страхе состариться и умереть, потому что никто не знает точно, как будет вести себя мой организм. Говорят, клетки клонов старятся очень быстро.
— Так значит, ты страшишься будущего? — догадался Фортескью.
— Очень, сеньор. Хотя иногда уже думаю, что мне все равно. В конце концов, смиряешься с любой мыслью. Ты привыкаешь так жить.
— Лео, — Брендон на минуту отложил ручку и откинулся слегка назад на спинку стула, — чему, по-твоему, должна научить эта история людей во всем мире? Что бы ты сказал ученому, который готовится повторить эксперимент доктора Альбьери?
— Не надо, — кратко ответил Лео. — Не надо повторять, хватит одного меня.
— Мир услышит тебя, можешь не сомневаться, — сказал Фортескью, и на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина.
— Когда выйдет газета? — беспокойно спросил парень.
— Завтра я отправлю материалы по электронной почте в Лондон, а на следующее утро газета выйдет в тираж.
— Хорошо, — рассеянно пробормотал Лео. — Сеньор…
— Да? — поднял голову Брендон.
— Что будет с моим от… с доктором Альбьери? Его посадят в тюрьму?
— Как минимум, лишат врачебной практики и нивелируют все его заслуги. Насчет тюрьмы не уверен — в восьмидесятые законодательно еще не существовало запрета на клонирование человека.
— И не надо тюрьмы, — голос Лео дрогнул. — Вполне достаточно унижения.
«Он думает, ему станет от этого легче», — усмехнулся про себя Фортескью. Однако же, будучи хорошим психологом, он уловил в его фразе нотки, говорившие ему сильно поторапливаться с выпуском статьи. Счет шел не на дни — на часы.
— Лео, большое тебе спасибо за интервью. Ты сегодня совершил великое деяние, мы вместе его совершили. Люди, узнав о твоей непростой судьбе, сделают правильные выводы.
— И не будут клонировать других?
— Нет, не будут.
— Это хорошо, — через силу улыбнулся Лео. — Я боялся, что после меня людей начнут выращивать, как коров на убой. Вы знаете, что я вижу про это сны?
— Ужасные сны, должно быть, — сочувственно покачал головой журналист.
— Не то слово. Но больше они мне сниться не будут, я в этом уверен.
— Разделяю твою уверенность, — Брендон крепко пожал ему руку на прощание. — Удачи тебе!
— Спасибо, удача мне пригодится. Сеньор, только скажите мне, когда газета выйдет, ладно?
— Договорились, — журналист старался не смотреть ему в глаза. — До свидания, Лео, мне пора садиться за работу!
— До свидания, сеньор Брендон!
Фортескью закрыл за ним дверь и бросился звонить в Лондон. Его спешка была обусловлена не только опасениями за Лео, но и за самого себя. Все нужно было делать быстро, не давая себе опомниться, ведь от последнего рубежа его отделяла всего пара шагов — глупо сдаваться на таком этапе.
— Мистер Ньюман? — проговорил Брендон в трубку. — Я взял интервью у клона. Максимум через четыре часа все материалы будут у вас.
— Превосходно, превосходно! — пришел в восторг господин на том конце провода. — Но не забывайте о конфиденциальности, нам не нужны проблемы.
— Все строго конфиденциально, сэр.
— Я горжусь вами, Фортескью! В нетерпении жду материалы, до связи!
Журналист отключил телефонный аппарат и погрузился в кропотливую работу, захватившую его так, точно огромная океанская волна понесла хрупкую дощечку. Свет в окне съемного дома не погасал до самого позднего вечера.
— Лео, ты не будешь есть? — крикнула Деуза сыну, молниеносно промчавшемуся мимо нее по винтовой лестнице на мансарду.
— Я не голоден, мама! — резко ответил тот сверху.
— Что это с ним? — удивилась донна Мосинья. — Чего он так носится, какая муха укусила его на этот раз?
— Мама, я пойду к нему, — взволнованно сказала Деуза. — Он показался мне слишком бледным.
Лео и впрямь был непривычно бледен. Он лег на кровать, свернувшись калачиком, а его тело тряслось мелкой дрожью, как от озноба.
— Лео! — тревожно воскликнула его мать, увидев эту картину. — Сынок, нужно вызвать врача, посмотри-ка, лоб какой горячий!
— Н-не надо н-никакого вр-рача, — простучал зубами Лео. — Мама, посиди со мной.
— Как же не надо? Представь, какая лихорадка начнется ночью!
— Не н-начнется. Я просто немного пере… переволновался.
— Из-за чего, сынок? — Деуза успокаивала его, гладя по голове, словно ее сыну было лет десять или того меньше.
— Мама, я часто тебя огорчал? — вдруг спросил Лео, посмотрев на мать каким-то новым взглядом.
— Не стоит об этом говорить, ты же знаешь, я никогда не сердилась на тебя всерьез.
— А надо было рассердиться. Я вел себя отвратительно, ты думала, наверное, что я тебя совсем не люблю, а это не так.
— Лео! — растрогалась до слез Деуза.
— Да, честное слово, я всегда тебя любил. Даже когда кричал на тебя, что не хочу есть твой дурацкий рис, и грозился сбежать на грузовике. Даже когда прогуливал уроки в школе, уходил из дома. Я не думал о том, что делаю тебе больно, — Лео тщетно пытался не расплакаться сам. — Я думал только о себе. Мама, прости меня, пожалуйста!
— Ну все, все, — Деуза заключила его в ласковые объятья, чтобы Лео не наговорил еще чего-нибудь, иначе они рисковали затопить слезами всю мансарду. Она понимала, она видела, что в душе сына свирепствуют настоящие ураганы, но что могла поделать с ними простая необразованная женщина? Она могла лишь робко попытаться усмирить их неиссякаемой материнской любовью, которую Лео когда-то безжалостно отвергал, сам того не сознавая. Деуза верила своему сердцу, а оно говорило ей о том, что лед начал стремительно таять.
========== Глава 28. Прозрение ==========
В пятом часу утра резкий звук телефонного звонка потревожил мирно спавших доктора Альбьери и его жену Эдну. Оба пробудились далеко не сразу, но телефон упрямо продолжал трещать, разрывая ночную тишину.
— Кому там не спится? — недовольно проворчал Альбьери и взял трубку.
— Альбьери! — с ужасом услышал он голос сеньора Гилемо, председателя совета по этике. Всегда сдержанный, чуть-чуть лукавый и не особо эмоциональный господин нынче готов был рвать и метать. — Я требую объяснений, почему мне в четыре часа утра звонят журналисты из Великобритании и просят дать комментарии относительно твоих экспериментов?!
— О чем… о чем ты говоришь? — едва дыша, произнес ученый.
— Альбьери, что случилось? — Эдна наседала на него, пытаясь понять, какая весть шокировала мужа.
— Эдна, подожди минуту! — одернул он ее. — Гилемо, я сам не в курсе, о чем они спрашивают?
— Не в курсе, — язвительно повторил председатель совета по этике. — Не в курсе, говоришь? Дело вот в чем. Одно вполне уважаемое британское издание — не желтая газетенка, прошу заметить — выпустило огромный материал, разоблачающий твои эксперименты по клонированию человека!
Альбьери повалился на диван, как подкошенный — он не чувствовал ни рук, ни ног, а только бешеную пульсацию крови в висках. «Надо бежать! Бежать в Марокко!» — в панике подумал он.