— Сеньор Леонидас! — показалась в гостиной заплаканная Далва. — Диогу вернулся!
— Что?! — лицо главы семейства перекосилось от потрясения.
— Папа, не слушай Далву, — вмешался Франсишку.
— Он здесь, в нашем доме! — восклицала служанка.
— Вызовите, кто-нибудь, «скорую» для Далвы, — попросил Леонидас домочадцев.
— Не нужно «скорой», — сказал спускающийся по лестнице Лукас. — Папа, приготовься к очень неожиданной новости.
— Да говорите уже, у меня от ваших загадок скорее инфаркт случится, чем от самой новости! — разозлился Феррас-старший.
— Ты знаешь, чей клон создал Альбьери?..
Вместо ответа к перилам из комнат вышел Лео, облокотился на ограждение и посмотрел вниз, прямо на Леонидаса. Мужчина обомлел, увидев покойного сына вновь живым. Нет, в эту секунду он не думал ни о каких клонах, экспериментах — никто не стал бы об этом думать. Это был Диогу, точно такой же, каким он запечатлелся в памяти безутешного отца, лишь выглядел так, как если бы он родился в другом времени. Снова перед глазами встали роковая ссора, звонкая пощечина и дубовый гроб посреди безлюдной церкви. Леонидас отдал бы все, чтобы переписать те дни на чистовик, чтобы проклятый вертолет никогда не взлетал, чтобы не видеть ни похоронной процессии, ни опустевшей комнаты с вещами, к которым никогда больше не притронется их хозяин. И вот он здесь, из плоти и крови, стоит двумя ногами на балконе отчего дома, но… он ли?
— Святые Небеса… — единственное, что смог вымолвить Леонидас.
— Мальчики, бегом принесите отцу воды! — скомандовала Иветти. — Львеночек, пожалуйста, присядь, успокойся, все хорошо!
— Иветти!.. — чуть дыша, проговорил он.
— Ладно, я пойду, — смутился Лео и направился к выходу.
— Постой! — окликнул его Леонидас и, с трудом поднявшись на ноги, сделал несколько медленных шагов навстречу двойнику Диогу. — Фантастика! Абсолютная фантастика! Мой сын…
Лео растерянно смотрел на него и переводил взгляд то на Иветти, то на Лукаса, то на стоявшую поодаль в священном трепете Далву, будто спрашивал их всех, что ему надлежит делать в такой ситуации. Леонидас подошел к нему, обнял так крепко, как только мог, и расплакался самыми искренними слезами, какими плакал раз в двадцать лет. Ни у кого из присутствующих не хватило духу потревожить эту трогательную картину даже шорохом.
***
Кое-как справившись с сильнейшими эмоциями, Леонидас вечером того же дня собрал дома семейный совет, на котором рассчитывал разобрать сложившуюся ситуацию по полочкам. Он нацепил очки для пущей важности и расхаживал туда-сюда мимо жены и сыновей.
— То, с чем мы столкнулись, это совершенно беспрецедентный случай, — изрек глава семейства. — Нам необходимо срочно решить вопрос с семейным статусом мальчика.
— Папа, вот-вот разгорится мировой скандал, ты предлагаешь прямо сейчас выдать этого парня с головой общественности? — возразил Лукас. — Я вообще предложил ему уехать из Бразилии до тех пор, пока переполох не стихнет.
— Лукас, ты эгоист! — возмутился Леонидас. — Эгоистом был, эгоистом и остался! Даже на пятом десятке ты умудряешься ревновать отца к брату. Он такой же мой сын, как и вы трое, как и Диогу, у него должны быть все права!
— Львеночек, но как же Деуза? — удивилась Иветти. — Она его мать, у Лео есть свидетельство о рождении, неужели ты хочешь переписать его?
— Верно! — подхватил Эдуарду. — Я не силен в семейном законодательстве, но подозреваю, что придется вписывать имя покойной жены папы в его свидетельство о рождении, ведь любой анализ ДНК покажет полную идентичность с Лукасом, а мать Лукаса известна.
— Должен быть выход! Я видел, как он бедно одет, наверняка не образован и живет совсем не в тех условиях, в каких привыкли жить другие мои сыновья. Я не могу этого так оставить!
— Папа, ты собираешься тащить его в нашу семью? — с недовольством спросил Лукас. — Как бы то ни было, Лео нам чужой человек, он всю жизнь прожил в другом окружении.
— Не чужой! — возопил Леонидас. — И говорить так не смей! Плевать я хотел, клон или не клон, это мой сын, и точка!
— Львеночек, не нервничай так! — упрашивала супруга Иветти.
— Папа, да что мы драму развели, в самом деле? — вставил свою реплику Франсишку. — Я тоже считаю, что его сейчас лучше не трогать, время неподходящее, а после видно будет.
— Да-да, у тебя всегда завтра виднее. Всегда. Ты живешь одним днем, Франсишку, а я смотрю в будущее, на перспективу, понимаешь?
— Но ведь можно помогать ему финансово, не оформляя официально родство, — предложил Эдуарду. — И общаться можно просто так, если уж на то пошло.
— М-да, возможно, вы правы, — грозный «царь зверей», как называла его супруга, поумерил свой пыл, вытер взмокшее лицо носовым платком и бессильно опустился в кресло. — Я слишком обескуражен сейчас, чтобы предпринять что-то толковое.
— Сейчас куда важнее не допустить скандала, — напомнил Лукас. — Можете представить себе наш дом, оцепленный по периметру ограды репортерами? Вот и я не хочу представлять.
— Что ты предлагаешь? — спросила Иветти.
— Давайте отправим его учиться за границу. В США, например, в какой-нибудь не самый крупный университет. В ту же Неваду. Как вам идея?
— Хорошая идея, — согласился Леонидас. — Мальчик непременно должен получить образование.
— Но это после. Сейчас все зависит от Альбьери, — вздохнул Лукас. — Ехать туда лично нельзя, чтобы не попасться под прицел камер, но я еще раз попробую ему дозвониться.
Он достал телефон и принялся набирать номер крестного, однако в трубке были слышны лишь постоянные короткие гудки.
========== Глава 31. Счастье ==========
Брендон сидел в своем пустом доме, шумном от постоянных телефонных звонков настолько, что у журналиста разболелась голова. В конце концов, он выдернул телефонный кабель из розетки, отключил мобильный и погрузился в тишину, которая, однако, не принесла ему успокоения. Давняя мечта Фортескью стала реальностью — не было в этот день на планете журналиста популярнее, чем он. Ньюман довольно потирал руки, прикидывая, сколько заработает на взлетевших до небес продажах газеты, вот только Брендону деньги были совершенно безразличны. Он впутался в это непростое дело отнюдь не ради денег, а чтобы доказать всему миру и самому себе, на что он способен, и доказал. Отчего же его так мучило мерзейшее чувство опустошения, словно он пролез десять миль ползком по холодной, сырой, темной пещере в поисках древнего клада, а вместо сокровищ в сундуке оказались лишь булыжники? Слава — это тоже плата за труды, но Фортескью чувствовал себя ни кем иным, как Иудой, за тридцать сребреников продавшим совесть. До сего момента его нельзя было назвать совестливым человеком, что же случилось с бравым журналистом, ничем не гнушающимся ради достижения цели?
Брендон растопил старинный камин и опустился в кресло напротив, равнодушно глядя на то, как танцуют маленькие язычки пламени. Утром состоится конференция, и он уже точно знал, что сделает на ней. На кону вся карьера — плевать, все равно она, как оказалось, яйца выеденного не стоит. А что вообще в этой жизни имеет хоть какую-то цену?
— Словом можно уничтожить, — Фортескью разорвал черновик статьи и бросил его в огонь, где он тут же почернел и обуглился, — словом можно спасти.
***
Лео не спал всю ночь, проведя ее в ожидании утра. Он никогда раньше не смотрел новости, но в этот раз даже прилег на диване возле телевизора, будто караулил его. Потрясенным матери и бабушке он нажаловался на Брендона, рассказал, что тот решил оклеветать его и сочинил историю про клона, которая сделала журналиста знаменитым. Деуза невообразимо расстроилась и корила себя за то, что привела нечестивого человека в дом, сломав этим жизнь сыну, но Лео уверял мать, что все обойдется, хоть и сам не слишком в это верил. От доктора Альбьери по-прежнему не было ничего слышно — он не стал ни подтверждать, ни опровергать информацию, местный комитет по этике тоже отмалчивался. Все затаились, будто мыши в норах.