Наверное, после недели затишья, они опять стали продолжать свои эксперименты. Но, не смотря на то что, тело почти задеревенело, а глаза ничего не видят, я все также, как и в последний раз диктую им все то, что вспоминаю. На этот раз вместо какой-то одурманивающей дряни они используют тональное шипение, взяв за основу сэмплы дыханий четырех слонов с Мадагаскара и семи девственниц с Канарских островов. Получился вполне удобоваримый винегрет, вот только последствия от него оказались весьма болезненными. На следующий день выламывало руки и ноги в обратную сторону. На мои расспросы они сказали, что воспоминания будут положены в специальный кибер блок, который синтезирует их с мыслями искусственно выращенной касатки по поводу роли человека в современном обществе и создаст книгу, которая будет начинаться именно этим абзацем.
Вступление: изменения происходят очень медленно, незаметно для человека, а если это заметно, то это что-то другое, не изменения, это, скорее всего, просто то же событие, только повернувшееся другим боком. Смысл изменения в том, чтобы, не доставляя особых хлопот, ввергнуть своего хозяина в пучину переживаний особых истин, таких особых, что нет слов, которыми можно было бы их описать. Жизнь манипулирует только топором страданий, чтобы купировать не нужные атавизмы психики, а потом время пытается пришить воспоминания, которых никогда не было в действительности, чтобы запутать и запугать окончательно. Жизнь шлифует человека с разной скоростью и в разных мирах, так как ей подсказывает форма и податливость материала, пока, наконец, человек не превратиться в идеальный шар, в идеальное ничто, которое станет вновь строительным материалом для нового кластера мироздания.
Глава Љ 1
Я сидел и обедал. Обед состоял из трех яиц и плохо прожаренных гренок, которые я намеревался запивать жасминовым чаем с молоком. Неспешно поглотив это, я осторожно прокрался к раковине, чтобы вымыть посуду, по полу, усеянному разбросанными игрушками и парой детских книжек, но, еще не включив кран, решил заглянуть в холодильник и попробовать купленный вчера сыр. Он оказался не съедобным, и чтобы хоть как-то изгладить от него впечатление пришлось выпить залпом стакан воды и быстро закрыть рот.
Я боюсь оставаться с детьми наедине. Не знаю какого рода этот страх, боюсь ли я за себя или за них и чего вообще боюсь - непонятно, это как какая-то неопределенность, рождающая другую неопределенность, а она в свою очередь третью и так далее. Я люблю своих детей, но это ощущение привносит в наши взаимоотношение что- то холодное и липкое.
Понимаю, что делаю эти отступления только потому, что не решаюсь приступить к главному повествованию, хотя сам нахожусь в некотором нетерпении.
Слышали ли вы когда-нибудь, что существует сон, не нормальный глубоко патогенный, рассказав, который вы обречете услышавших его на нелепое дальнейшее существование, в угоду определенным лицам? Так вот, недавно, наверно с полгода назад, на телеканалах вышел сериал, очень популярной, долго рекламируемый всеми видами СМИ, который просмотрело больше половины населения страны, а по оценкам некоторых экспертов количество составило две трети от всего населения. К тому же сериал был удачно продан в европейские и другие страны. После его всепоглощающего победоносного шествия, люди изменились, а потом стали меняться и те, кто не смотрел его. Конечно, были единицы, которых это не затронуло, но они были признаны невменяемыми и, содержаться сейчас в соответствующих заведениях.
Я тогда сильно заболел. Тело по утрам было деревянным, я не мог сделать простейшего, и приходилось несколько часов разминать каждую мышцу, чтобы хоть как-то начать ходить. Все давалось с трудом и болью, похожей на то, что испытываешь, когда удаляют зуб без наркоза. Мутно, тяжело, противно, словно бы рождаешься вновь. И так каждое утро. Хорошо, что к тому времени я развелся и никто не видел того что со мною сталось. Дети и жена были очень далеко, и мы лишь иногда обменивались скупыми сообщениями.
К концу лета мне стало очень плохо, и я запустил себя настолько, перестав разминаться, что тело скрючилось, и превратилось в задеревеневшую улитку. По сути это был только отмирающий кокон в позе эмбриона. До крана с водой я доползал и, замирал на несколько часов, напившись не очень чистой воды. Не знаю, как я выжил, как тело справилось с болью и с каждодневными судорогами, доводившими меня до крайнего отчаянья. Не знаю, но видимо это было необходимо для того чтобы спустя несколько месяцев, однажды ночью я увидел себя в одной очень сложной асане. Проснувшись, я попытался её повторить, в надежде, что она наконец-то избавит меня от страданий, и как ни странно я легко её принял, но через несколько минут, почувствовав нестерпимую боль в позвоночнике, решил ретироваться в свою обычную позу, но, увы, меня заклинило. Еще несколько минут я был в панике, а потом сознание выключилось, и я забылся.
Следующее утро встретило меня радостными пыльными лучами, прорывающимися через драные шторы и нестерпимой жаждой, которую я не смог утолить, потому что всё еще находился в ЭТОЙ позе. День пронесся на удивление очень быстро и к вечеру я научился впитывать влагу кожей. Это было похоже на какую-то детскую игру. Сначала я закрывал глаза и представлял себя пустой кружкой, а потом делал ТУУУК и наполнял себя водой. Благо, что дни стояли дождливые, и в комнате всегда было влажно. Но что происходило, когда я делал, ТУУУК я не знал.
Так прошло наверно около месяца, я находился в положении, которое назвал Застава и развлекал себя тем, что визуализировал различные аспекты листка карагача, почки которого частенько ел в детстве. Понемногу боль ушла совсем, я больше не чувствовал её ни в спине, ни в голове, ни в руках. Но проходили недели, а я все также не мог себя расцепить. Тело как гарпун зашло в Заставу и застряло в ней всеми своими конечностями, на неопределенный срок, превратив меня в памятник самому себе.
Наступила зима, в открытые форточки окон теперь вместо капель дождя валил белый снег. Меня все забыли. И подумав так, я рассыпался, ноги и руки расцепились, и я повалился на пол бесформенным мешком с костями. Не знаю, сколько так пролежал, но это было прекрасным состоянием абсолютного безделья, даже мысли, обычно обступающие меня, откатились куда-то далеко и не докучали своими изменчивыми танцами. Да, с того времени я рассматриваю их исключительно как отдельных живых существ.