Выбрать главу

Всё моё существо застонало от жалости, подумать только — к крысам! Я гладила их, доверчиво прильнувших к моим ногам, и плакала. А они жались, как сироты и мысленно жаловались, что такая жизнь им самим мало нравилась, но они хотели жить. Вот так — ласкаясь с крысами, я совершенно забыла о том, кто ждал моих криков за дверью.

Но он сам напомнил о себе. Похоже, устал ждать. Дверь распахнулась, впуская жар и яркое солнце, резанувшее по глазам. Проморгавшись, я наконец-то разглядела Харима. Он замер в дверном проеме с лепешкой в одной руке, палкой — в другой, и открытым ртом. Не ожидал, гадина, что крысы не только не причинят мне вреда, но и будут ласкаться как послушные котята.

Я бы злорадно рассмеялась, если не голодные животные. Они страдали, и оттого мне становилось гораздо хуже, чем от собственной боли. Стиснув зубы, я подползла к Хариму и вырвала из его рук лепешку. Ногу при этом свело от пронизывающей боли — казалось, цепь врезалась в живое мясо до кости. Не обращая больше внимания на остолбеневшего Харима, я принялась крошить лепешку и кормить своих подопечных. Они радостно взвизгивала, выхватывая из моих рук кусочки. Только когда лепешка закончилась, и крысы уставились на Харима воспаленными красными глазами, он очнулся и тут же захлопнул дверь.

— Ведьма! — послышалось за дверью. — Эта тварь еще и ведьма!

Правильно, гадина, бойся меня. Я тебе еще отмщу. Ловя мои мысли, крысы взъярились, снова зацвихали — кого рвать?! Ради меня они готовы были на всё. И я — ради них.

Мы так и просидели с ними до вечера, пока солнечные дырки в потолке не потемнели. Словно встретив давнюю родню, мы никак не могли наговориться друг с другом, насколько это слово было приемлемо к нашему общению.

Ночь выстудила мою тюрьму, выжала тепло, заставляя стучать зубами. Я обессилено плюхнулась на землю и прикрыла глаза. Голова кружилась, ногу раздуло от боли. Крысы встрепенулись, засуетились около меня, а потом побежали к стене и принялись копать землю. Неужели, пророют мне ход на свободу? Я обрадовалась, но тут же вспомнила про цепь и чуть не разрыдалась.

А крысы между тем прорыли лаз и скрылись. Со мной не осталось ни одной. Я прижала коленки к животу и заскулила — опять одна. Я была рада, что они на свободе, но так хотелось, чтобы они еще вернулись. По щекам снова потекли слезы.

Полночи я пролежала в полузабытьи — не спала, но и ничего не понимала и не видела, а под утро снова ощутила звериные рассудки — вернулись мои серые друзья. И не с пустыми руками, вернее — зубами. Они принесли еды: черствые корки, рыбная кость, и финики — недозрелые, но такие сладкие! Показалось, что я никогда не ела ничего вкуснее! А крысы продолжали затаскивать в мою тюрьму всё новые раздобытые припасы. Сколько же они постарались, чтобы не оставить меня в беде! Кое-как утолив голод, я перегладила каждую. Я даже стала опасаться, что в порыве благодарности примусь их целовать. Такого я бы не выдержала даже во сне. К счастью, этого не случилось.

Моя крысиная идиллия длилась недолго. К обеду снова пришел Харим, но заходить не стла — так и сопел у дверей. Крысы злобно зацвихали, ощетинились, они готовы была защищать меня, пока живы. Но время шло, а ко мне никто не решался зайти. Мои питомцы еще ярились, но без видимого врага их злость быстро улетучилась. Она уступила место чему-то, что я не сразу поняла. Настороженно водя носами, крысы помчались к прорытой норе. Я закричала им на непонятном даже для себя самой языке, но было поздно. Они уже скрылись из виду, и, судя по злобному писку — попали в ловушку. Я рванула на помощь, но так и повалилась на пол, воя от боли.

Харим меня не истомил, совсем скоро, он снова распахнул двери. По ту сторону дверного проема он стоял не один, а с двумя рабами, это я поняла по клеймам на лбах. Один из них тыкал палкой в метавшихся по клетке крыс. Они извивались, шипели и бросались на прутья, но выбраться не могли. Их куцые рассудки кричали от обиды и злости, а когда раб ловко попадал в одну из них — и от боли. Я дергалась, выла сильнее, но чем могла помочь?!

— Перестань! — заорала наконец на ломанном языке. На ломанном, потому что говорить так, как Харим, я умела плохо. Понимала хорошо, а вот говорила из рук вон.

— Значит, понимаешь, — довольно огладив сальную бороду, проскрипел он. — Имя!

Я скрипнула зубами.

— Имя!

Снова тык палкой и новая волна крысиной боли.

— Нанэ, — выдохнула с ненавистью.

— Вот и отлично. Сейчас ты идешь с нами — и без колдовских штучек! Будешь паинькой, и мы их отпустим. Нет — тебя поколотят, а их при тебе порежут на куски. Поняла, тварь?!