И теперь, переворачивая в памяти гаремные сплетни, Нанэ рассматривала ночных любовников, не в силах отвернуться. Происходящее завораживало, как уродцы в представлениях кочующих трюкачей, потешавших ее когда-то во дворе Оронта.
Кронох со сверкающими отсветами факелов глазами в бесстыдстве напряженной плоти казался демоном. Он нависал над любовником, как коршун над мышью. Юноша держался за прутья решетки. В обманчивом лунном свете он казался невероятно бледным. Затуманенный взгляд, струйка слюны, текущая изо рта. Нанэ не сразу поняла, что его опоили, как и ее тогда.
Волны дурноты и отвращения подступали к горлу Нанэ. Юноша, служивший в эту ночь распорядителю, казался ей еще более ничтожным и униженным, чем рабыни в казармах. Ноги вросли в землю, слабость разлилась по телу. Еще немного и Нанэ согнулась, повинуясь рвотному спазму.
Звуки спугнули любовников. Юноша вскрикнул, отскочил от распорядителя и забился в угол. Сам же Кронох близоруко щурился, пытаясь рассмотреть случайного соглядатая. Способность двигаться вернулась к Нанэ, и она молнией рванула обратно в гарем. Оставалось молиться, чтобы распорядитель не догадался о том, кто наблюдал за ним этой ночью. Только кому? Духи предков оставили ее, а местных богов Нанэ плохо знала.
На следующий день Кронох выделил Нанэ в услужение желтокожую рабыню — Цэнь. Среди прочих служанок эта невольница отличалась безликостью. Ее редко замечали, еще реже слушали. К тому же, боги наградили Цэнь лукавым нравом — из всего она старалась извлечь пользу. Поговаривали даже, что одно время Кронох проявлял к Цэнь благосклонность — уж очень она походила на мальчика. Худенькая, невысокая, с острыми коленками. Ни груди, ни пышных бедер. На одном из пиршеств, не разобравшись толком, распорядитель овладел ею. Только потом, с приходом утра, сообразил, что промахнулся. Кронох тут же забыл о неудаче в объятиях нового чернокожего евнуха. Однако, с этого дня Цэнь пользовалась особым его покровительством. Она стала ушами и глазами распорядителя. Никто из наложниц не хотел брать ее в служанки.
Нанэ не понравилась эта рабыня, но ее никто не спрашивал. Она всегда бросалась исполнять поручения с наигранной радостью, но на деле никогда не справлялась с делами вовремя. Гораздо чаще Цэнь вообще забывала про поручения, и Нанэ приходилось самой стучаться на кухню, выпрашивая пищи и воды для себя и гепарда.
Прошло больше месяца с тех пор, как ее перевели в новые покои. Нанэ по-прежнему редко выходила из комнаты. Но всяких раз, когда она попадала на глаза другой наложнице, та смотрела на нее с неприязнью, а когда и с ненавистью. Нанэ был знаком этот взгляд — именно так смотрели невольницы в шатре Харима. Они боялись, что Нанэ отнимет у них шанс на хорошего господина. Вот и наложницы ревниво оглядывали каждую конкурентку. Дарий становился стар и потому всё реже звал скрасить ночь кого-то из них. А если и звал — то выбор падал на цариц из девушек из Верхнего гарема. Попасть в постель к Дарию из Нижнего было весьма трудно, но случалось и такое. Вот наложницы и высматривали тех, кто может оказаться удачливее их. Нанэ откровенно смеялась им в лицо — вот уж на кого на кого, так это на нее Царь царей посмотрит в последнюю очередь. Другие девушки отличались персями и бедрами, она же была слишком худа.
Этим утром, к своему удивлению, Нанэ обнаружила у кровати блюдо с пшеничными лепешками, козьим молоком и финиками. Кто принес — выяснилось сразу. Цэнь с поклоном отвечала, что не стала ждать, когда хозяйка велит, а решила порадовать ее. Про финики она добавила, что вообще стащила их тайком из-под носа у поварят. Нанэ показалось что-то фальшивое в словах рабыни, кроме того для Урсонури Цэнь не захватила ничего. Сам гепард до этого вальяжно развалившийся в клетке, с появлением рабыни принялся тревожно ходить из угла в угол, оглашая при этом гаремный двор утробным протяжным рыком.
Нанэ тщетно пыталась успокоить гепарда — он чувствовал опасность и всем своим звериным рассудком кричал ей об этом. Она приласкала его, притянула к себе меховую морду и заглянула в глаза, но Урсонури лишь сильнее забил хвостом. Когда же Нанэ отошла от него и взяла с блюда лепешку, гепард принялся бросаться на железные прутья прямо на нее.