Но Терехин молчал. Все молчали. А «Витязь» несся вперед. С каждой секундой между нами и «Герой» оставалось на тридцать тысяч метров меньше пустоты, меньше неопределенности и меньше правды.
Двадцатого ноября в 7.12 по Москве, после нескольких затяжных импульсов орбитальными двигателями, «Витязь» вышел на исходную позицию. «Гера» медленно проплывала в двух тысячах километрах от нас, мы держали ее в прицеле лазерной пушки и были готовы идти на сближение. Где-то очень далеко по ту сторону Солнца начался эксперимент: спутники послали сканирующую волну, она стремилась к центру нашей планетарной системы. Скоро она должна была пройти сквозь гравитационную линзу – Солнце и сфокусироваться под реципиентом.
Все мы, заняв места возле командной рубки, ждали. Шадрина повторно тестировала свою аппаратуру. Мои «гóнцы», неподвижно сидели в креслах перед иллюминатором. Я неотрывно смотрел на экран локатора, где кроме точки реципиента в любой момент могла появиться вторая метка – метка американского космолета. Впрочем, она могла и не появиться: несмотря на систему электромагнитного поглощения «Витязя», американцы были способны засечь нас раньше и уничтожить до того, как мы успеем понять, что висим на их прицеле.
Над лысоватой головой Осипова, склонившегося возле навигационной панели, нервозно-красным пульсировали два хронометра: один показывал время по Москве, на втором медленно и опасно утекали минуты, оставшиеся до прибытия лептонной волны в точку фокуса.
– Душно, черт, – выпятив подбородок, Лакшин покрутил мускулистой шеей.
– Лишь бы пеклом не стало, – отозвался Игорь Терехин. Прикрыв глаза, уставшие от мигания индикаторов на приборном щите, капитан казался совсем спокойным.
Ольга ввела коды доступа, быстро определила параметры программы, и детекторы ЭИ-структур ожили с отвратительным крысиным писком. Над кварцевой пластиной появлялись и таяли голубыми снежинки трехмерные символы Сапф.[6]
– Готовность! Тридцать секунд! – бросил Осипов.
Каждый из нас тревожно отслеживал красный пульс таймера.
– Есть! – Бахрамов вытянул палец к экрану локатора – там за семь делений от метки «Геры» возникло небольшое размытое пятно.
– Что за ерунда?! – Руслан вытянулся, приоткрыв рот.
Писк ЭИ-детекторов стал истерическим и тут же оборвался. Пятно под матовым стеклом экрана густело и разрасталось. Точка «Геры» поплыла в сторону.
– Ком! Они включили двигатели! – выкрикнул Бахрамов, повернувшись к Осипову. – Указания, Юр! Какие указания?!
– Вижу, – командир «Витязя», скрывая испуг, смотрел на показания взбесившейся телеметрии.
– Это материальное образование. Ведь следов ЭИС не должно быть на радаре! – сжимая подлокотники, произнес Левицкий. – Так, Ольга Николаевна? Так?!
– Господи, я не знаю, что это! – эксперт по ЭИС беспомощно оглядывала свою испорченную аппаратуру. – Не знаю!.. У нас однажды был случай материализации.
– Облако. Или какой-то гигантский пузырь. Он приближается, Глеб Станиславович, – Терехин прислонился к иллюминатору. – Растет, будто черти изнутри дуют!
– Что с «Герой»? – спросил я Осипова.
– Включили двигатели. Ускорение три и семь десятых. Дистанция четыре тысячи девятьсот. Скоро уйдут за объект, – отрывисто рапортовал командир космолета.
– Давай за ними, Юр. Что бы ни было, мы не должны их упускать, – я повернулся к иллюминатору.
Неизвестный объект действительно походил на огромный пузырь, скрытый голубовато-жемчужной мглой. Он рос. Волокна тумана оплетали его плотным коконом. Такого не могло происходить в пустом безжизненном космосе. И на земле не могло. Это был бред. Невозможная иллюзия. Тем не менее, это происходило на моих глазах и подтверждалось показаниями множества приборов.
Импульс двигателей космолета вдавил нас в кресла. Туманная сфера, заслонившая «Геру», двинулась навстречу, начала расти с удвоенной быстротой.
– Объект меняет нашу траекторию, – считывая показания навигатора, заметил Бахрамов. – Сильно меняет. Мы в его гравитационном поле.
– У него большая масса? – тихо спросила Шадрина.
– Боже! Она огромная! – Руслан уже не успевал отслеживать невероятные метаморфозы объекта и показания бортовых компьютеров.
– Ручное управление! – распорядился командир космолета.
– Это планета! – пилот рванул рычаг блокировки автоматики.
– Это Земля! – через мгновенье отозвался Осипов. – Планетарные на полную! Форсаж!
Мощный импульс впечатал нас в кресла. Огромный дымчато-голубой шар приближался со смертельной быстротой. Он занимал большую часть пространства, видимого в иллюминатор справа.
– Мы не успеем набрать орбитальную скорость! Не успеем, Юр! – сквозь зубы произнес Бахрамов. Его рука с дрожью сжимала рычаг маневровой тяги.
– Топлива не хватит, – Осипов торопливо вычислял оптимальный угол входа. Аэродинамика «Витязя» позволяла использовать атмосферу как пружину – оттолкнуться от нее и уйти на виток по вытянутой орбите.
Через полминуты вспыхнул индикатор температурного датчика. Корпус космолета жестоко завибрировал. Шадрина с испугом посмотрела на меня, ее лицо стало пунцовым от волнения и нарастающей перегрузки.
– Это нормально, – промычал я тяжелыми губами.
Будто в опровержение моих слов, нас затрясло так, что заскрипели панели внутренней обшивки. Со стены сорвало приборы биоконтроля и блок с кристаллами памяти. За толстыми стеклами кабины бились алые сполохи – струи разогретого газа. Вдруг навстречу нам метнулась какая-то тень, и космолет сотрясся от удара.
– Твою мать!.. – не сдержался Левицкий. Из его носа потекла кровь.
– Все! Выходим, – хрипло сообщил Осипов.
Облачный слой начал проваливаться вниз. Мучительная тяжесть скоро отпустила – планета разжала объятья. Впереди был виток по очень вытянутой орбите, и было время, чтобы обсудить положение, немного разобраться в случившейся безумной карусели.
– У нас разгерметизация, – Бахрамов указал на строку индикатора давления. – Уже потеряли три и шесть десятых.
– Какой прогноз? – спросил Осипов и сам рассчитал, повернувшись к терминалу компьютера. – Вот так… С учетом резервных баллонов воздуха на сто двенадцать часов.
Пять суток, – прикинул я, представляя, что помощи нам ждать неоткуда, а обратный полет к Земле займет более трех месяцев. Хотя, вопрос – к какой Земле? Это недавнее туманное образование, эта невозможная фата-моргана тоже со слов Осипова называлась «Землей».
– Отчего может быть разгерметизация? – спросил я.
– Удар был. Мы столкнулись с чем-то. С птицей, если таковые летают за границей стратосферы, – Лакшин скривился не то с усмешкой, не то со злостью. – Мы столкнулись с чем-то, – твердо повторил он. – Я видел тень. Крылатую, кстати.
– Я тоже видела нечто вроде птицы. Может даже не глазами, – вмешалась Шадрина. – Юрий Петрович, а дай-ка повтор первой камеры.
Командир тронул сенсоры на панели и отмотал запись назад. Сначала на мониторе был виден только нос космолета, окруженный сиянием раскаленного воздуха, потом далеко впереди возникла какая-то точка.
– Медленнее, – вглядываясь в детали размытого изображения, попросил я.
При покадровом просмотре точка приближалась резкими рывками. Она становилась все более похожей на огромную серебристо-серую птицу или на ангела, какими мы их привыкли воображать. Мы так и не смогли разглядеть ее яснее даже на последнем, наиболее детальном фрагменте, но стало очевидным, что посторонний объект все-таки был. Это казалось так же невероятно, как случившееся недавно явление планеты из пустоты.
– Какая глупость! – Осипов несколько мгновений лежал, откинувшись в кресле и прикрыв отяжелевшие веки. – Самая последняя глупость. Если бы этот летун действительно существовал, и если бы мы с ним столкнулись, нас бы разнесло на куски.