— Погоди, Арвени, — поднял руку мой двойник. — Ты… как такое возможно?
Арвени невозмутимо пожал плечами.
— Понятия не имею, сеньор. Может, ваш дальний родственник?..
А вот меня трясло. Наработанная с детства маска невозмутимости слетела, обнажился комок злости и отчаяния. Шипящий сквозь сжатые зубы голос показался чужим:
— Я не знаю, откуда ты взялся и как занял моё место. Защищайся, шакал!
Шпага вылетела из ножен, рассекла влажный и затхлый воздух. Шаг к противнику, левая рука перехватила плащ, чтобы в случае чего поймать им вражеский клинок. Как давно не представлялось случая повторить это движение из буйной юности… И в этот момент мир коварно распался, словно разбитое витражное стекло, сознание распласталось где-то на полу возле злополучного бассейна.
— Достаточно, Арвени. Он никуда уже не убежит.
Я разлепил веки, как будто намазанные клеем. С пространным изумлением обнаружил себя прикрученным к стулу в одной из мрачных подвальных комнат, точное количество коих в подземельях поместья, кажется, не знали даже слуги почтенного де Жорже. Да-да, в своё время меня угораздило побывать и тут!..
Двое моих друзей, один из которых по определению я сам, конечно, были здесь же.
— Чем ты меня так приложил?
Арвени грустно посмотрел на меня.
— Зеркалом… Ваша дуэль с моим господином могла привлечь нежелательное внимание. Покорнейше прошу простить, я лишь исполнял свой долг.
Я вспомнил фамильное зеркало в массивной оправе, которое Арвени всё время таскал с собой на случай, если господин изволит причесаться, и захохотал. Как видно, с обретением нового хозяина привычки слуги не слишком изменились. Злость испарилась. Какой уж тут праведный гнев, когда руки скручены за спиной.
Сеньор де Сицилио второй с хрустом разминал пальцы. Я с неприятным холодком подумал, что сам так делаю, когда на сердце неспокойно.
— Надо успокоить нервы. Как считаешь, Арвени?..
— Как скажете, сеньор, — лицо слуги застыло укоризной, руки же будто жили своей жизнью — наполнили из тёмной бутыли бокал. — Но, мне кажется, не стоит отягощать разум вином перед убийством. У вас не должны дрожать руки.
Двойник посмотрел на меня.
— Ему налей тоже. И отвяжи руку.
— Благодарствую покорно, — ядовито сказал я. — Предпочитаю умереть в честном поединке, а не от этого пойла.
Он не обратил внимания на мои слова.
— Загляни в чашу. Что ты видишь?
Глаза моего двойника лихорадочно блестели над чашей с вином, которую он поднес ко мне.
— Уж яду я там точно не разгляжу, — продолжал гнуть я свою линию, принимая чашу в освободившуюся руку.
— Посмотри.
Я посмотрел. В вине отражались зеленоватые своды, старинная люстра. Но меня в отражении не было. Как не было и моего двойника.
Он прочёл всё на моём лице.
— Смотри-ка, Арвени, он тоже.
— Что всё это значит?
— Хочешь сказать, ты до этого не смотрел в зеркало?
— Смотрел. Ещё вчера отражение было на месте. Как и весь остальной мир.
— Весь остальной мир? Это значит что… Так, давай по порядку. Объясни, откуда ты взялся.
— Сеньор, — подал голос Арвени. — Время. Гости вот-вот начнут расходиться.
— Да, верно. Нельзя упустить этот шанс.
— Ты не будешь меня убивать? — бросил я вдогонку.
— Сначала послушаю, что ты скажешь, — он посмотрел на стоящего в дверях Арвени и уточнил, — после того, как я увижу сердце де Жорже. Старые счёты, понимаешь ли, — он отвесил галантный поклон. — Это из-за него мне пришлось стать вот таким — шутом и посмешищем. А спасали меня все эти годы только мечты о расправе.
Какие годы, хотел крикнуть я, у тебя их не было! Всё это было моё, кроме этой ужасной внешности. Такое впечатление, что худшая сторона вдруг нашла способ воплотиться в теле, да ещё украсть у меня жизнь.
Хотел, но кричать всё это захлопнувшейся двери, по меньшей мере, глупо.
— Ну и катитесь…
Я швырнул следом кубок. Он жалобно звякнул, покатился по полу, разливая бордовую жидкость. Я с недоумением уставился на свою руку. Свободную руку.
Конечно, этим занятым господам было сейчас немного не до меня, но чтобы педантичный Арвени забыл связать узника! Старику определённо пора на покой.
Когда я появился наверху и влился в толпу зевак, представление как раз начиналось. Мой двойник прижал де Жорже к стене, словно симпатичную служанку в тёмном уголке. Дряблая кожа на шее страдающего от одышки графа натянулась под остриём кинжала.
— Ты меня помнишь?! — дрожащим от ярости голосом вопрошал де Сицилио второй.