Она ведь ученица. Его ученица. Безрассудная гриффиндорка. Однажды Северус полюбил такую, и чем для него это закончилось? Вот только он упустил момент, когда его печальное «Всегда» вдребезги разбилось о ее тихое, но теплое «Профессор…», а вместо аккуратных рыжих локонов и холодных изумрудов глаз в сознании живет теплый и полный жизни взгляд, и вечно растрепанные волосы. Звонкий смех, вечно поднятая рука, пять свитков вместо заданного одного. И маленькая черноволосая девчушка с ее теплыми шоколадными глазами, смотрящая из зеркала на зельевара. И тормозов уже нет, Снейп теряется не зная, как убежать от того, что с ним происходит.
Она — не грациозная лань, бегущая в паре с ненавистным оленем, а озорная, проворная выдра, к которой так и тянется изменившийся Патронус в виде барсука, одиноко бегающего вокруг голубым свечением. Но Снейп винит себя за то, что сейчас Грейнджер похожа на загнанное в угол животное, а он — на ужасного монстра, хищника, что готовится напасть на нее.
— Кошмары, профессор… — поняв, что нет никакого смысла врать опытному легилименту, котрый за километры чувствует ложь, Гермиона виновато опускает взгляд, едва шевеля губами и шепча почти неслышно.
В оболочке примерной ученицы сидит та, что мечтает вырваться и показать свою смелость, мечтает сделать что-то, что еще более сумасшедшее, чем все то, что творили они с Гарри и Роном за все годы учебы. Тонкие ленточки, привязывающие маску серой мышки к лицу, постепенно развязываются, и маска сдвигается, открывая ту самую Гермиону Грейнджер, которая осознает, что сошла с ума.
Уже наплевать на возможное исключение из Хогвартса, как и на все остальное, ведь гриффиндорка чувствует, что если не сделает хоть что-то сейчас, когда шутница-Судьба подбросила ей уже второй шанс, она просто продолжит убивать себя. Она уже готовится уклоняться от Авада-Кедавры, а также от новой порции яда со стороны зельевара.
— Лучшая ученица Хогвартса не знает о назначении и применении зелья Сна без Сновидений. Какая ирония, не находите? — его озлобленный голос тянется плавно и в одном тоне, но каждое слово становится одной иглой, которая проникает под кожу медленно и мучительно.
Разбитая маска валяется осколками на полу Астрономической башни, а Гермиона делает первый шаг на дрожащих ногах. Еще не поздно остановиться, в тайне девушка все еще мечтает о Ступефае, брошенном в спину, чтобы остановиться и не натворить глупостей.
— Неужели они Вас не мучают, профессор? — надломившимся голосом начинает вопрос Грейнджер, а заканчивает едва слышным шепотом, вель подходит так близко, что Снейп может ее услышать. Кажется, Ступефаем попали именно в него. — У Вас об этом больше напоминаний… — ледяные пальцы тянутся к уродливым белым отметинам на шее зельевара, которые так и не удалось убрать, и воротник несменного сюртука их не скрывает.
Поняв, что происходит, Северус резко перехватывает ее руку, настолько сильно, что еще чуть-чуть — услышишь звук трескающихся костей. Вот только преимущество гриффиндорки в том, что вторая рука мужчины занята волшебной палочкой, которую он не может выпустить, замерев без возможности сдвинуться с места. Грейнджер же тянется ближе, но не дальше прикосновения к шее. Не оттолкнет, просто не сможет оттолкнуть ту, к кому хотел быть ближе так много времени.
Все замирает — время, пространство, все, кроме ледяных пальцев свободной руки девушки, водящих по уродливым шрамам. Он сам не может ничего предпринять. Чертов ночной кошмар, происходящий в реальности, которого зельевар так боится. Чертова Всезнайка, думает мужчина, и сильнее сжимает ее руку, вот только остается вторая.
— Что Вы себе позволяете, Грейнджер?! — отойдя от того, что происходит, грубо шипит Северус и делает попытку вырваться из оплетающих его сетей под названием безнадежные мечты, но сети гораздо сильнее. Он имеет право мечтать и чувствует, что оказывается в нереальности, а все происходящее — то, чего зельевар ждал.
Гермиона срывается с тормозов, пройдясь ногами по осколкам своей маски, скрипящим под подошвой туфель, и перемещает руку на щеку мужчины, забыв о сильной, ноющей боли во второй. Наплевать, не важно. Перед глазами всплывают одинокие ночи напротив зеркала Еиналеж, каждая слезинка, разбившаяся о пол, разъяренный профессор, смотрящий на нее взглядом, полным ненависти и страха. Грейнджер помнит, как он на секунду взглянул за ее спину, и дернулся как от удара, но даже сделав вид, что все в порядке, не смог этого скрыть от внимательного взгляда гриффиндорки. Она помнит. Она уже не боится.
— Потом снимите свои баллы, отправите на отработку и все, что захотите…
Последние слова растворяются где-то совсем рядом с его плотно сжатыми губами. Она не смотрит в его леденящие кровь черные глаза, боясь того, что именно так разглядит. Почему его палочка до сих пор не нацелена на нее? Гермиона отбрасывает в сторону эту мысль и тянется ближе, не медля не секунды, ведь еще чуть-чуть — она сорвется и убежит, а дальше… нет, есть только здесь и сейчас, когда она порывисто прикасается губами к ледяным, сухим губам Снейпа, предположив, что сейчас начнется кошмар.
Но не кошмар, нет, а шокированный, медленный ответ спустя пару секунд убивающего ожидания. Его губы ледяные, да, а ночью стоит словно мороз, дополняемый холодным ветром, но гриффиндорке неожиданно становится теплее, и по телу проходится та самая приятная дрожь. Вторая рука, уже свободная, опускается на его плечо, а свободная все еще водит по грубым отметинам на шее. Поцелуй выходит слишком неуверенным, неумелым, медленным, но таким живым и настоящим, что слезы пропадают сами собой. Но на ее дрожащих губах до сих пор ощущается соленый привкус.
Северус, еще не успев прийти в себя, резко прижимает к себе девушку как самое ценное сокровище, как-то, чего он ждал всю жизнь, и он понимает, что его чувства к этой девчонке «Навсегда». Как есть, без лжи и самообмана, только то настоящее, скрытое за сотнями дверей сердца, и вырвавшееся наружу.
Считая секунды нереального счастья в голове, девушка смотрит в бездонно-черные глаза, пытаясь найти ответы на те тысячи вопросов, разгадать которые не по силам даже лучшей ученице Хогвартса.
А Северус, не убирая рук с ее хрупких плеч, видит то самое солнечное счастье в родных карих глазах, которое видел в глазах маленькой девчушки в волшебном зеркале. Гермиона, наконец, настоящая, а не та, которая улыбалась ему с той стороны стекла. Остальное отходит на второй план.