Отражение стрекозы
0. Пролог
«Крики. Громкие. Кричала девушка, по крайней мере женщина. Было не противно, но и не приятно. Голос напоминал чириканье злобного воробья, не успевшего забрать лакомый кусочек хлеба у тупого, по мнению маленькой птички, голубя.
«Лучше бы не произносить это вслух, нет-нет и ещё раз нет».
Если подробнее на что именно походил крик, то вы бы не волновались, это не от ужаса: он не заставлял человека покрываться мурашками. Этот звук, явно выражавший возмущение, гнев и что-то ещё, что женщина уже не могла выразить словами. Только в безвыходном положение мы — люди — начинали поднимать голос. Глупцы! К сожалению, это не помогало, а, наоборот, ухудшало ситуацию, чаще всего не в сторону кричавшего и вышедшего из себя человека. И тут я начал вспоминать моменты из жизни, имевшие хоть какие-то точки соприкосновения с темой: «Конфликт. Его начало, развязка, конец, а также последствия». Как крестьянин на кваго[1], а они редко удосуживались допуска к сдаче, из-за плохой подготовки — а именно не с детства — в голове всплывало всё, но не по теме: то Госпожа Ча, бьющая своего дурака-мужа, успевшего по дороге домой успеть присесть у таверны и попить макколи[2], то соседский мальчишка, подглядывающий за моей работой, то… Вдруг тело охватили холод и влажность: меня окатили водой в прямом смысле. И это сделала девушка, логично. Хорошо, что на голове у меня находился кат[3], который хоть и немного, но защитил мои волосы в пучке и синюю накидку — все-таки белоснежные штаны пострадали сильнее — от, возможно, будущей затхлости на такой жаре.
[1] Кваго́(과거) — государственный экзамен для становления чиновником в эпоху Корё и Чосон
[2] Макколи(막걸리) — традиционное корейское рисовое вино
[3] Кат (갓) — мужская шляпа с широкими полями, как правило, черного цвета, и нередко изготовленная из конского волоса.
— Боженьки! — от внезапности произнесли мужчины, сидевшие поблизости с моим столом.
Им тоже досталось. А не надо было подслушивать, лучше бы вытерли свой собственный нос[4].
[4] Вытереть свой собственный нос (네 코나 닦아라) — займись своим делом.
Как бы мне хотелось, чтобы не я был виновником во всех бедах этой прекрасной дамы. Она стояла уже рядом с моим столом порядком двадцать минут с чем-то, мешав мне пить сладкий алкоголь и соблазнять очередную глупую и привлекательную дочь крестьянина. Меняю ваше мнение наперед, это было для дела: типаж наивных, у которых постоянно мысли витают над бобовым полем[5], да и еще верующих в судьбоносную встречу и звон колокольчиков, ёджа[6] — я не выношу. Правда это относилось не только девушкам, но и вообще ко всем таким людям. Проблема была в том, что как бы я не хотел, от этого разговора не сбежать. Да еще и это мокрота в моих одеяниях. Плохо, что это был не алкоголь.
[5] Мысли витают над бобовым полем (마음은콩 밭에 있다) — витать в облаках.
[6] Ёджа́(여자) — женщина.
— Вы меня вообще слушаете, господин Юн? — грозно и пыхтя бросила женщина.
Девушка, что сейчас выглядела как помидор от злобы, была Госпожа Тон. Она имела высокий, но не выходящий за рамки (все-таки в среднем женщины в нашей стране 160 см) рост, была обладательницей привлекательных — с пухлой губой сверху — губ, которые блестели сейчас от красный губной помады из новомодной восточной страны Дэи́ль, а также еще этот нос, чуть похожий на перевернутый и тощий батат. Но больше выделялись в моих глазах — грязь и пыль, покрывавшие темного вишневого оттенка ханбок, ккотшин[7] и прическу, похожую на гнездо сороки сверху из-за своих массивных кос. Именно так выглядела Госпожа Тон Мари́ — известная сплетница, мечта местных конюхов, главарь сплетен из конюшен[8]. А также кисэн[9]. Я, конечно, понимаю, что ей нравилось общаться с конями да со слугами, но посрамилась и искупалась бы перед господами.
[7] Ханбо́к(한복) и ккотщи́н (꽃신) — традиционные корейская одежда и женские туфли.
[8] Слухи конюшни (하마평) — в свободное время слуги находились в конюшне и обменивались всякими сплетнями и предположениями.
[9] Кисэ́н — девушка-артистка (от 16 до 30 лет), которая развлекала гостей пением, танцами, стихами и т. п. Что-то наподобие гейши. Не всегда они исполняли роль девушки на ночь, а только по принуждению или желанию.
«Фу, мерзко!»
По привычке не заметив, я цокнул. Госпожа Тон подловила моё цоканье и разозлилась сильнее, хотя по сути это я должен быть злым за то, что сейчас находился мокрый от воды, пролитой её:
— Что это Вы сейчас делаете, господин Ким? — сверкнув горящими черными глазами, она продолжила: — Вы уже и так на меня насмотрелись пару дней назад. Неужели Вам недостаточно?
Я промолчал. Слова, которые госпожа хотела слышать, никогда не выйдут из моего рта. Кисэн всё ждала ответа, хотя бы маленький звук от меня, но не дождалась и стала выбрасывать слова такие же острые, как её осунувшиеся скулы:
— Сволочь. Ах, ты изменщик, придурок…
Вся её речь стала просто фоном, поскольку самое главное, что выделялось это то, что «её что ли не кормили в эти последние дни, пока мы не виделись?». Также продолжавшееся ругань навела меня на мысль, что характер госпожи Тон очень непрост: разве можно было так выражаться кисэн, они же все-таки являлись цветками невинности и нежности. Наверно, кроме неё. Ей уже исполнилось 30 лет?
— Видимо Вы привыкли к распусканию ветра[10], поэтому такой негодяй! Даже вон нашли уже новую «простушку». — указала кисэн коротким и узким подбородком на милую крестьянку по мою правую руку.
[10] Распускать ветер (바람을 피우다) — флиртовать, быть неверным
Всё это время ёджа молчала: видимо боится, что с ней что-то будет, несмотря на то, что кисэн сами по себе не имели власти, в особенности без покровителей. Подумав, я решил, что пора заканчивать её чириканье, поскольку госпожа Тон мешала моему расследованию. Она не просто узнала после нашей встречи нужную ей информацию про меня, так еще и расспрашивала людей про то, чем я интересовался. Плохо. Очень плохо. Я мог бы узнать у нее что же она нового выведала о жертве, но ее странный вид говорил сам за себя: кисэн точно не ходила и спрашивала там, где надо. В её черных волосах кое-где проглядывали обгоревшие волосинки, в длинных ногтях немного виднелась грязь и ещё чуть виднеющийся красный оттенок — кровь, также была пыльна её обувь от того, что она невежественно бежала по улицам деревни, а также на ней — на ккотшин — находилась и грязь. Главный вопрос был, к кому она ходила и зачем (хотя, возможно, мотив ясен). Однако возникла проблема в том, что госпожа Тон дала понять — я не сдамся и до самого конца добью тебя, чтобы понять, почему. Все-таки не нужно было проводить с ней ночь (несмотря на то, что мы всего лишь пили и разговаривали), да и вообще привлекать ее внимание. Все-таки она замечталась и подумала, что после её ухода из кисэн (что скорее произойдёт накануне) я стану её покровителем. Решение было одно. Я встал, извинился перед крестьянкой, использовав мелкий, но важный поклон — знак скорой встречи — и подошел к злобному воробушку — госпоже Тон Мари.
— Что такое, господин Юн, одумались? Или не хотите выглядеть плохо перед молодой госпожой и другими господами? — снова тишина.
— Ох, извините меня, госпожа Дон! — специально сделав ошибку, улыбнулся я ей и продолжил: — Прошлая ночь была действительно хороша: звезды, выпивка, вкусные яства и наинтереснейшей разговор. Но хочу сказать, что мы ничего не делали прошлой ночью такого, — громко я подчеркнул для зевак, — так почему же Вы, достопочтенная госпожа, делаете вид, что я воспользовался Вами и даже не заплатил ни один хва.
Госпожа не могла опровергнуть меня, потому что это была правда. Второй же аргумент — я находился выше по статусу. Все-таки кисэн в нашей дорогой стране Михва́ имели шаткое положение. Во время встреч и близкого контакта они являлись богинями, королевами, феями, но в обычные часы, когда эти императрицы не были никому не нужны — становились мусором, рабами, что мешали женам янбанов[11] — блудников; чиновникам, которые не управляли собой ночью и выбалтывали все государственные секреты; да и простому люду, у которых просто болел живот[12] от их роскошной жизни.