Выбрать главу

– На, попробуй.

Мне не нравилось.

– Ну, пей свой яблочный.

– Стакан красного вина,– однажды попросил папа. В «Соках-водах» продавали и вино на разлив.

– Папа, тебе нельзя,– насторожилась я.

– От одного стакана ничего не будет,– успокоил папа.

– Ничего не будет?– я должна была убедиться.

– Нет, не бойся, Капелька.

Домой папа пришел в том состоянии, которое ни у кого дома не вызывало сомнений, но первой его встретила мама, и стало ясно, что «не будет» не получилось.

– Мамочка, папа сказал, что от одного стакана ничего не будет!

– И еще обманываешь ребенка! – мамин голос вмещал отчаяние и безысходность, боль и страдание, воспитанность и решимость, и еще многое из того, что уже было в нашей семейной жизни, и что я уже знала, и что еще будет, чего я еще не знала.

II

– Аккуратно, держись за поручни, – говорю я сыну.

Мы едем с его пятидневки домой – со станции метро Аэропорт на Сокол, в битком набитом метро в час пик. Из ведомственного детского садика Союза Писателей, куда устроил его, на правах члена Союза, мой отчим, воспитавший меня с пяти лет как родную, и обожающий без памяти моего сына.

Иногда, чтобы дать сойти часу пик, мы идем в пельменную на другой стороне Ленинградского проспекта. Мой сын любит пельмени, я тоже, еще с тех пор, как с папой-отчимом мы ходили обедать в кафе «Молочное» на улице Горького во время маминых командировок. Мы жили тогда в Дегтярном переулке под гостиницей «Минск», у метро «Маяковская», в коммунальной квартире на шесть интеллигентных семей.

Сидя в пельменной стекляшке у окна, сын смотрит на проезжающие машины и говорит:

– Вот эту машину хочу… Вот эту машину хочу… Вот эту машину хочу…

– Аа, – отвечаю я.– Аа… Аа…

Переезд на Сокол организовала мама. Из Тушино, где в свое время от редакции она получила отдельную квартиру и где метро планировали с момента нашего новоселья, но построили через долгих семь лет – уже после нашего переезда на Сокол в коммунальную с одной соседкой. Дорога в мамину редакцию сократилась вдвое, и это стоило отдельной квартиры в новостройках без метро. Кроме того, в ту пору я поступила в МГУ… мама воистину спасла мой быт.

Наш «сталинский» дом стоял вплотную к станции Сокол на стороне Всехсвятской церкви.

Утром, полусонная, в любую погоду, я вливалась в двери метро с потоком пассажиров, и они несли меня на платформу, утрамбовывали внутрь поезда, выносили из поезда, по бесконечному переходу с Площади Свердлова я двигалась в потоке мелкими шажками, зажатая со всех сторон, медленно, но верно, в нужную сторону… потом глоток свободного пространства на выходе из перехода перед посадкой на Проспекте Маркса, и снова тебя несет толпа, но красная ветка чуть свободнее, после Парка Культуры в вагоне становится относительно просторно, тем не менее на станции Университет тебя снова подхватывает на выход мощная, бегущая толпа.

Выбравшись, наконец, из потока пассажиров на холодную улицу, я просыпалась и остаток пути до стекляшки гуманитарных факультетов совершала сознательно, торопливо, на исходе сил, – приземляясь в аудитории в полном изнеможении от дороги.

Если путь в университет проходит в полусне утреннего часа пик и по воле толпы, то путь из университета домой, после трех, вполне позволяет самой распорядится собственной волей. Я давно проснулась, освободилась от занятий, и мое любопытство теперь в состоянии наблюдать окружающую жизнь и участвовать в ней.

Это время прогулок. Например, я могу выйти на Кропоткинской и зайти в Пушкинский музей – в свой любимый зал импрессионистов. Они меня гармонизируют. Во всяком случае, до завтрашних занятий – точно.

Но нет, сегодня лучше не рисковать с вечерним часом пик, на сегодня меня уже достаточно помяли, и у меня есть дела дома.

Я спускаюсь по лестнице перехода на Площадь Свердлова, когда замечаю напротив лестницы сидящего на лавке молодого индуса в клетчатом шарфе, который смотрит на меня. Определенно на меня. Он поднимается мне навстречу, и я отдаю должное его глазомеру – он чуть-чуть, но выше. Так что мой рост, категории Эллочки-людоедки, ему льстит.

Я не авантюрист. Я просто расположена помочь. Кроме того, мне еще не известны нравы третьего мира.

Малорослый индус оказался студентом Патриса Лумумбы и желал иметь близкую подругу. Когда это прояснилось, мы уже прогуляли пол-Москвы.