Прямо перед ее окнами, по пространству поделенному на ровные квадратики садовых участков, натужно тарахтя, передвигались мульчеры. Их ненасытные пасти жадно пожирали с треском падающие под мощными ножами плодовые деревья и, пережевав, выплевывали в кузова прицепов щепу. Разрастающийся город безжалостно поглощал оазис природы, чудом еще сохранившийся посреди городской каменной пустыни.
– Хорошо, что буду я далеко отсюда, когда небо закроют безликие громады многоэтажек. – Вероника снова уселась за стол, взяла ручку и надолго задумалась.
Оставалось ей написать всего лишь пару-тройку заключительных глав романа, но она все медлила, хорошо помня поговорку – «конец венчает дело». Помнила она и ее вторую часть – «…и нередко терновым венцом». Не хотелось ей завершать роман чем-то подобным бухгалтерскому отчету. Бывает, грешат этим некоторые современные романисты. Подводя своеобразный баланс, они в конце романа сообщают читателям, что главный герой стал тем-то и тем-то, другой женился, третий изменил профессию или место жительства, и все в таком роде. Подобная «арифметика» способна свести на нет все предыдущее повествование и ввергнуть читателя в скуку и разочарование.
– Нет, не хочется мне такой участи для своего детища. Слишком бы это походило на бытующую в народе, правда в несколько менее приличном варианте шуточку – «плыли, плыли, да возле берега и потонули». Не потонуть бы и мне, – задумчиво протянула Вероника, – не потонуть бы… А предпосылки для этого есть. Ох, есть… И надобно мне их преодолеть. Непременно!
Задуманная повесть о ностальгическом возвращении героини на родину, мало того что превратилась в роман, так еще и герои заупрямились совершенно выйдя из повиновения. Будто не она, Вероника, а кто-то иной водил ее рукой. И этот «кто-то» подчинял повествование жестокой логике жизни, полностью подтверждая бытующее мнение, что характер человека « это и есть его судьба.
Потому и случилось так, что Петр со своим упрямым, взрывным и несговорчивым характером не смог свернуть с пути приведшего его к неминуемой гибели. Раз за разом возвращался он на войну не в силах устоять против ее злого притяжения, не в силах переломить своего отношения к ней. И война уничтожила его.
Вероника снова взялась за перо, но написав пару фраз, зачеркнула их и вновь погрузилась в раздумья.
По непонятной ассоциации вспомнилась ей вдруг цитата, застрявшая в голове еще со студенческих лет. С тех самых лет, когда изучение марксизма-ленинизма считалось чуть ли не более важным делом, нежели все музыкальные предметы составлявшие суть ее профессии. Цитата эта гласила: «Ни в одной области не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования».
– Можно, конечно, пройти всю жизнь по прямой, уподобившись поезду, как невольно сделал это Петр, – горько усмехнулась она, – Многие так живут. От станции к станции, от войны – к новой войне. Живут, напрочь забывая, что все новое неизбежно связано со старым и проистекает из него же. И если полностью забывать старое, о дальнейшем развитии мечтать не приходится. Выбраться из порочного круга не удастся. В лучшем случае будет «бег на месте обще-примиряющий», в худшем – вовсе откат. И даже смерть.
Вот так и появляются «Иваны родства не помнящие». Сколько их сейчас развелось – зачеркивающих прошлое, провозглашающих жизнь с чистого листа. Было, было уже:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем – тот станет всем.
В который раз уже тот, кто был «ничем» вновь норовит стать «всем», вместо того, чтобы неустанно двигаясь по спирали, отбрасывать только отжившее, только то, что действительно препятствует развитию. Бережно сохраняя ценное.
– Эка, занесло меня в философию… – спохватилась наконец она, и еще немного поразмышляв и выпив чашку горячего чая, вновь погрузилась в перипетии своего романа.
***
Погода в день сороковин выдалась теплая солнечная, столы накрыли во дворе. После поминального обеда разъехались боевые товарищи Петра, разошлись соседи, и в доме Петра остались трое – Зинуля, дед Серега и Грач. Озадаченный скоплением незнакомых людей, словно тоже ощущая трагизм момента, кот все время с угрюмым видом неподвижно просидел в уголке у дверей.
Отказавшись от помощи соседей, Зинуля с дедом молча прибрали со стола, перемыли посуду, внесли в дом стулья, а в сарай лавки. Хлопоты по хозяйству не давали разгуляться горестным чувствам, скорбь немного отпустила, но лишь на время, чтобы после навалиться с новой силой.