Все произошло как-то само собой. В тот день Андрей чувствовал себя неважно. После третьей, крайней, как привык он выражаться, операции он не нашел в себе сил ехать в Центр, а остался отдохнуть в ординаторской. Он почти уже заснул, когда его разбудили голоса вошедших в комнату Валерии и медсестры Марины.
– О, Андрей Владимирович, а мы думали, что вы уже давно в пути, – смутилась Марина, – мы вот чайку зашли попить.
– Вы отдыхайте, мы тихонько, – улыбнулась ему Валерия.
– Да я тоже не против почаевничать, – Андрей поднялся с диванчика и пересел за стол, – отдохнул уже.
Обсудив предстоящие дела на завтра, поболтав о том, о сем, Валерия улучила момент и незаметно перекинулась быстрым взглядом с Мариной. Та сразу же быстро допила чай, старательно ополоснула чашку и попросилась у Андрея ненадолго отлучиться домой.
– Хорошо, иди, – не заподозрив подвоха, разрешил он, – живешь в соседнем доме, если какая срочность, тебя вызовут без проблем.
Проводив глазами поспешно удалившуюся Марину, Валерия вздохнула с облегчением – все шло, как ей и хотелось.
Она с огорчением сознавала, что ей стукнуло «уже» тридцать пять. Одиночества она совершенно не выносила и, несмотря на неудачное первое замужество, страстно хотела обзавестись семьей. «Пока еще товарный вид не утратила» – шутливо говорила она подругам.
Набравшись печального опыта, она больше не собиралась связывать свою жизнь с кем зря, даже по любви. Подобной оплошности ей уже хватило с лихвой.
– Нет, теперь только по расчету, – уговаривала она себя. Жить нужно с человеком надежным. Чтобы понимал, а не подозревал на каждом шагу измену, как прежний мой муженек, когда днями и ночами приходилось мне пропадать в больнице. А поначалу такая любовь была… Глупая, назойливая ревность убила всё.
Сейчас Валерии уже казалось, что она вовсе и не любила мужа – так, увлеклась по молодости, померещилось что-то.
Несмотря на то, что заведующий хирургическим отделением, в которое она прибыла, по виду был старше нее лет эдак на пятнадцать с лишним, от него веяло притягательной мужской силой и уверенностью. И он не был женат. Встретившись с ним взглядом на первой же пятиминутке, она почувствовала, как неожиданно замерло, а затем учащенно забилось сердце.
– Вдруг, да и окажется все то, что непременно произойдет между нами, не одним только расчетом, – загорелась она. В том, что «это произойдет» у нее сомнений не было. Самонадеянность всегда была ее отличительной чертой. К счастью, только в жизни, а не в профессии.
Когда они втроем оказались в ординаторской, Валерия улучила момент и подала знак Марине – уходи.
Наконец они с Андреем остались наедине. Однако вопреки ожиданиям, все пошло совсем не так, как представлялось ей в ночных грезах. Андрей хотя и поддался на ее ухищрения, был очень скован, и ей все время казалось, что находится он совсем не здесь, не с нею, а словно отбывает повинность. Валерия была разочарована.
Андрей же, уступив натиску молодой красавицы, почти сразу же пожалел об этом. Дело свое он довел до конца – природа помогла, но после, его охватил стыд, нестерпимая тяжесть камнем легла на душу.
Как смог, он постарался скрыть эти чувства от Леры, ему не хотелось обижать ее. Оправдавшись тем, что нужно навестить только что прооперированного пациента, он поспешно оделся и вышел, напоследок заставив себя улыбнуться ей. Лера не пыталась его остановить.
– Сразу после операции нужно было уходить, отдохнуть ему видите ли захотелось! Не развалился бы, старый ловелас! – горько корил он себя. Представить, как завтра снова встретится с Валерией, как после того, что он натворил, посмотрит в глаза Анне, в эту минуту было свыше его сил.
Навестив пациента и убедившись, что с ним все в порядке, он отдал распоряжения дежурной сестре и, как нашкодивший мальчишка обойдя ординаторскую сторонкой, поспешно ретировался из госпиталя. Пока он шел к автомобилю его не оставляло муторное чувство, что он по доброй воле только что извалялся в грязи. А ведь сколько раз он поступал точно так же, «оттягиваясь» после операций с разными «сестричками». Однако никогда еще не доводилось ему испытывать столь испепеляющего стыда.
Потеряв Веру, он не перестал быть мужчиной, природа властно требовала своего. Но теперь он стал относиться к женщинам лишь как к объектам страсти. Не отдавая себе в том отчета, он превратился в приверженца пресловутой теории «стакана воды».* Это была его скорлупа, в которой он прятал свою боль, его защита от возможных грядущих потерь. Он больше не хотел терять, чувствовал, что у него недостанет сил пережить еще раз подобное испытание. Теперь вереница женщин в его жизни походила на череду красивых, но плоских, неодушевленных картинок. Он походя любовался ими, избегая видеть в них перспективу и глубину. Да и все они стремились к тому же.