Не глядя на него, Анна лишь отрицательно покачала головой.
– Больше всего сейчас… я хотел бы тебе сказать… Выходи за меня, Аня, – произнес он, решившись, и вновь протестующе поднял ладонь, увидев расширившиеся от изумления глаза Анны. – Да, хотел бы сказать… – Его нежная улыбка, казалось, обнимала Анну, окутывая ее своим теплом и пробуждая в ее душе необъяснимый трепет. Кровь бросилась ей в лицо. – Но не скажу, – продолжил он и опустил голову. – Андрюхе я обязан жизнью.
К роднику они шли молча, потом долго в молчании сидели на скамейке, наблюдая как по стволу соседней сосны гоняются друг за дружкой белки. Достав из кармана горстку хлебных крошек, Дмитрий подманил стайку воробьев, бросив лукавый взгляд на Анну, и очень похоже изобразив их чириканье. Птицы бесстрашно клевали крошки у самых их ног, а на душе у Анны было так хорошо, как давно уже не бывало. Украдкой, она с благодарностью взглянула на Дмитрия.
– Не уезжай, Аня, – поймав ее взгляд, тихо сказал он, легонько коснувшись ее руки. От этого прикосновения, ее охватило волнение, непонятная дрожь пробежала по телу. Анна поспешно отвела взгляд и поднялась со скамьи.
– Дима, пора уже мне возвращаться. Нам с дедом нужно заняться ужином. Наверное, все уже приехали.
– Все кроме Андрюхи. Он звонил, что у него операция внеплановая. Завтра тоже вряд ли приедет.
После ужина все разошлись кто куда. Павел с Ильей, Дмитрием и Алексеем ушли на периметр устанавливать сигнальные ловушки для возможных незваных гостей. Дед прилег отдохнуть.
Воспользовавшись тем, что в усадьбе остался один Борис, и сейчас как раз собрался покурить, Анна примостилась рядом с ним на сложенных у входа досках. Ей не терпелось узнать побольше о Дмитрии. До сегодняшнего дня она мало обращала на него внимания – Димка и Димка, один из друзей Андрея, слегка влюбленный в нее. Но сегодня взглянула на него совсем другими глазами.
– Боря, а это правда, что во время операции у Дмитрия сердце останавливалось?
– Трижды. Сердце у него останавливалось трижды. Честно сказать, никто из нас до конца не был уверен, что Димку удастся спасти. Рядом с ним взорвался фугас. Каким-то чудом у него уцелело лицо, а все остальное… – махнул рукой Борис. – В полевых условиях оперировали, в палатке. Вера была хирургом, а мы с Андрюхой ассистировали. Внезапно начался обстрел, снаряд попал в нашу палатку. Веру сразу… Ранение несовместимое с жизнью. Да мы все были ранены. Андрей вколол себе промедол и продолжил операцию начатую Верой. Я и анестезиолог тоже вкололи друг другу обезболивающее, и как могли, помогали Андрею.
Борис глубоко затянулся и надолго замолчал.
– Боже, как же Андрюха тогда орал! Никогда я его таким не видел, ни до, ни после. «Давай!» – орал он так, что перекрикивал рев рвущихся вокруг снарядов, а рядом, на другом столе, лежала его мертвая жена Вера. «Давай! – кричал он, – Ты не можешь так уйти! Давай, мать твою! Возвращайся! Как старший по званию, приказываю тебе, мерзавец ты эдакий!» И мат, и слезы пополам с пороховой гарью… Я думал, у него самого сердце разорвется. Операция была сложнейшая, буквально по кусочкам Димку сшивали, не чаяли что выживет. Андрей закончил операцию и прямо возле операционного стола потерял сознание. Его потом долго еще выхаживали – раны оказались серьезными. Как он продержался, как мы все продержались – это у Бога нужно спрашивать.
Борис выбросил обжегший пальцы окурок и долго щелкал зажигалкой, пытаясь прикурить следующую сигарету. Анна потрясенно молчала, не в силах проронить ни слова.
– Мы думали, что Димка останется инвалидом. Лежачим. Ан нет! Восстановлением с ним занимался, как травматолог и массажист, я. Какая у него воля, как он тренировался! Впору Маресьева вспомнить. Кричал от боли, слезы текли, случалось, сознание терял. Но потом вставал и по шажочку, по шажочку… Шел! Сейчас и не догадаешься, что у него такие боли бывают, ни одно обезболивающее их снять не в силах. Да он старается и не прибегать к ним, подсесть боится. Только когда уже так плохо, что впору на стену лезть, ну тогда я или Андрюха, бывает, уколем его. И ведь, мерзавец эдакий, всегда улыбается, ты наверное заметила. Говорит, что боли радуется – живой, значит. Кремень! Что ты хочешь – военная разведка. С Ильей они вместе служили. Позывной у Димки там был – «Рысь».
– Рысь? – Анна удивленно подняла брови.
– Его фамилия Котов. Не знала? Рысь ведь тоже кошачьей породы и Димка своими повадками очень даже ей соответствовал – неслышный, невидимый, по деревьям и скалам карабкался, как дикий кот. Он был лучшим. Вот так-то.