Второй, не менее важный урок – каждое событие в настоящем рождается из прошлого и неизбежно становится прародителем будущего. Прошлое же у Петра было весьма бурным. Вспыльчивый от природы, в острых ситуациях правоту свою он предпочитал отстаивать кулаками. Прибыв в тренировочный центр, он пострелял там, побегал, научился ловко снимать часового, да и в остальном показал себя с самой лучшей стороны. Было решено определить его в спецназ. А спустя время, после непродолжительной подготовки, в составе отдельной группы он отбыл в свою первую горячую точку, где ему, совсем еще неопытному и необстрелянному, почти сразу же довелось участвовать в серьезном боестолкновении.
Их группу из двенадцати человек сбросили с вертолета и не успели еще все они приземлиться, как вокруг начал «насыпать» плотным огнем противник. Лежа в какой-то канаве, вжимаясь в грязь, Петр стрелял, не видя куда, не видя в кого. А когда видел в кого, когда видел, как этот «кто-то» падал сраженный его выстрелом, в голове начинали роиться панические мысли: «Боже мой, зачем я здесь, что я здесь делаю? Лучше бы мне было не стрелять. Не стрелять? Но тогда убьют меня».
Он хотел жить. И он стрелял. Ему было страшно, очень страшно. Все происходящее вокруг казалось жутким ночным кошмаром, хотелось поскорее проснуться. А в самой глубине смятенного сознания проплывали неуместные в этот момент образы – дом, сад и Анькина рука зовущая его.
После, лежа на госпитальной койке, он, то впадал в забытье, то на мгновение выплывал из него в какую-то странную, видимую только ему одному реальность. В полубреду грезилась ему его Анька – ее зовущая рука то становилась вдруг совсем тонкой и маленькой, то вдруг вырастала до гигантских размеров, и он снова опрокидывался в мертвую, непроглядную тьму. Удивляясь неправдоподобности странного видения, он изо всех сил старался удержать эту руку, не выпустить ее из своих ладоней. Ему казалось – он умрет, если отпустит ее.
Он не умер, хотя повоевать в тот раз ему больше не пришлось. Долечиваться его переправили на Родину.
***
Анюта слишком рано стала заглядываться на мальчиков. Да и они постоянно вились вокруг юной красавицы унаследовавшей от отца яркие синие глаза в обрамлении густых черных ресниц, а от матери – пышные формы и веселый нрав.
Такое сочетание было весьма опасным и могло привести к нежелательным последствиям, тем более что симпатии к мальчикам у Анюты менялись весьма скоропалительно – сегодня нравился один, завтра уже другой. Поэтому мать Анюты, директриса медучилища, решила после восьмого класса забрать дочку из школы под свое крыло, чтобы любимое чадо могло находиться под постоянным присмотром и не принесло раньше срока «в подоле». Тем более что парней в училище практически не было и это облегчало задачу.
Учеба оказалась совсем нелегкой, но к удивлению матери дочь погрузилась в занятия с головой и ранние гулянки хотя бы отчасти прекратились.
Три с половиной года учебы пролетели быстро, и после успешной сдачи экзаменов Анюта, не без участия в этом процессе матери, получила направление в военный госпиталь. Мать здраво рассудила, что нужно бы поскорее выдать слишком любвеобильную дочку замуж, а уж в госпитале кандидатов найдется предостаточно. Ничего страшного, что раненые – раненые выздоравливают, думала она, втайне мечтая выдать дочь за какого-нибудь майора, а еще лучше – полковника.
Но однажды вместе с новой партией раненых привезли в госпиталь молодого сержанта, о котором доктора между собой говорили, что с такими ранениями парень, скорее всего не жилец – вряд ли выкарабкается.
Операция была тяжелой и длительной. У Аннушки, так ласково называли ее раненые, сердце сжималось от жалости к израненному бойцу. Медсестер не хватало и, отработав свою смену, она не уходила домой, а оставалась около него на ночь. Прикорнув на составленных стульях, она чутко сторожила каждый его вздох, каждое движение. На любой шорох вскакивала, вглядывалась в его лицо. Когда видела, что он очнулся, поила, отирала пот с его лба, пыталась говорить с ним.
В беспамятстве он сжимал ее руку бессильными пальцами и без конца повторял в бреду: «Аня, Анечка, постой, не уходи», и что-то еще, совсем уж неразборчивое.
Анюта и сама не заметила, как жалость к нему переросла во что-то большее. Думала она теперь только о нем и сердце ее замирало, когда слышала она, как без конца твердит он ее имя. И в голову не могло ей прийти, что звал он совсем не ее.