Каждый день она с надеждой бежала к алфавитному ящичку, в который раскладывались письма приходящие жильцам общежития, и с каждым днем таяла ее надежда. Более же всего мучила неизвестность.
После первого курса она ушла из общаги и стала жить в квартире знакомых, пустующей после смерти их родителей. Сообщить свой новый адрес Петру после того как все ее письма возвратились обратно она не могла. Долго еще наведывалась в общежитие, но вестей по-прежнему не было. И, наконец, ждать их она перестала. Постепенно и боль притупилась. Занятия, подработки, концерты, изматывали ее основательно. На терзания не оставалось уже ни времени, ни сил. Что ж, говорила она себе, раз называл меня дед стойким оловянным солдатиком, значит, самое время теперь мне им быть.
Когда на втором курсе ее вызвал к себе директор оперной студии и заявил, что пора бы ей подумать о том, чтобы сменить профессию, дескать, голос не летит через оркестр, а вместо успехов она показывает спад и деградацию, Анна заупрямилась. Хотя, по правде сказать, он был прав.
Вот тут и разгорелась война не на шутку. Ей намекнули на «домашние» дополнительные занятия, она сделала вид, что «не поняла». Тогда ей уже напрямик было сказано – если согласится заниматься индивидуально, то получит главную партию в новой постановке. Анну так и подмывало спросить – а что, после индивидуальных занятий на дому голос сразу же обретет полётность?* Но она воздержалась, обещала подумать и, наконец, придумала, сказала, что согласна, но с условием – заниматься у нее дома. Там спокойно, никто мешать не будет – муж в длительной командировке.
А надобно сказать, что никакого мужа в то время у Анны, конечно же, не было, а была в доме только птица – ручная сорока, оставшаяся от прежних жильцов. Анну попросили присматривать за ней или же отпустить на волю, если будет слишком хлопотно. Анна обрадовалась – с птицей было веселее, хотя хлопот она действительно доставляла немало. Когда Анна уходила, то закрывала ее в клетке, в остальное время пташка жила вольно и хулиганила изрядно. Но и польза от нее была немалая – ловила она мышей. Бог весть как они добирались до десятого этажа, но в короткое время были пойманы и съедены сорокой по имени Брут три мыши. За четвертой он погнался на глазах у Анны, успел схватить ее за хвост, но упустил.
Присутствие сороки также входило в тайный план Анны, но то, что случилось, превзошло все ее ожидания.
К тому времени как наступило «время Ч», Анна уже не раз пожалела о своем авантюрном плане, но отступать было поздно.
Запиликал дверной звонок, и минута в минуту на пороге появился престарелый профессор. Насильственно запечатлев на ее щеке поцелуй, он протянул ей авоську с каким-то свертком внутри.
– Там творожок, и себе положи, поедим. Мне приходится питаться по часам. Язва, – отдуваясь, сказал старик.
– Боже мой, – Анна покраснела от раскаяния, – зря я о нем так плохо думала, он больной человек, мне искренне захотел помочь, приехал. Чего только не наговорят злые языки! В дедушки ведь мне годится.
Она заварила чай, разложила творог по тарелочкам. Старик ел аккуратно, не спеша, с видимым удовольствием, попутно расспрашивая Анну о жизни и планах на будущее. Наконец трапеза была завершена.
– А это кто? – вдруг заметил он птицу.
Все это время Брут тихонько сидел в клетке и дремал.
– Сорока.
– Сорока? – недоуменно хмыкнул гость и, поднявшись, деловито спросил, – ну что, займемся? Куда идти?
– Пианино в комнате. – Анна все еще наивно полагала, что сейчас они начнут заниматься. Войдя в комнату первой, она направилась к инструменту.
– Иди сюда, – довольно грубо схватил ее за руку «педагог» и плюхнулся на диван стоявший рядом с пианино. Крепко удерживая за руку, он насильно усадил Анну к себе на колени.
– Вы что? – попыталась вырваться она, совершенно не ожидавшая от старика такой прыти. Но хватка была крепкой.
– А ты зачем меня пригласила? Роялей и в классах предостаточно. Ты такая… Такая… – засопел он.
– Нет-нет, – я же не знала… – Анна с ужасом пыталась отпихнуть рьяного преподавателя, упираясь в его грудь кулаками. – Не сейчас. Прямо перед вашим приходом позвонил муж, сказал, что уже подъезжает. Такая досада, – состроила она огорченную гримасу, – почему-то возвратился раньше на два дня…
– Старик быстро ссадил ее с колен и попытался подняться, но снова сел тяжело дыша. Лицо его пошло красными пятнами.
– Ой-ой, испугалась Анна, еще кондрашка хватит старого ловеласа. Но не смогла удержаться от соблазна подлить еще немного маслица в огонь: