Встретившись с ней взглядом, Петр поднял ладонь – погоди, набрал номер и снова заговорил.
– Андрей Владимирович, приветствую. Андрюха, личная просьба. Сможешь одного человека к себе забрать? Женщина после аварии, – он бросил быстрый взгляд на Анну, – Зинаида. Моя. В областной. Да, все очень плохо. Только что позвонили. Сегодня заберешь? С машиной помогут. Надеюсь, продержится. Я далеко, у себя. Позже подъеду, завтра. Надеюсь на тебя!
Анна вопросительно смотрела на Петра.
– Моя жена попала в аварию.
– Жена? – Голос Анны невольно дрогнул.
– Бывшая. Надо помочь.
Он остановился и, сжав ее руку в ладони, тихо сказал:
– У нее никого нет, кто мог бы побыть рядом. Я сейчас договорился со своим другом, военным хирургом, который меня собирал по кусочкам после последнего ранения. Он заберет ее к себе в военный госпиталь. Если кто и сможет вытащить ее, так только он. Мне сказали, что на ней живого места нет.
Анна молчала. Она смогла лишь пожать его руку, боясь голосом выдать свои чувства.
– Милосердие… В этом весь Петр. Даже война не ожесточила его. Или все же это любовь? – смятенно думала она.
После некоторой паузы, словно отвечая на молчаливый вопрос Анны, Петр тихо продолжил:
– Мы с ней сошлись без особой любви, да и расстались холодно. Когда ушел от нее и возвратился сюда, запил с тоски беспробудно.
Анна изумленно взглянула на него.
– Ты? Запил? Но…
– Боль меня терзала нестерпимая. И не только физическая. С войны не так просто вернуться, Аня. А может быть и совсем невозможно. Сны меня тогда просто доконали – я все еще на войне, бегу, атака, меня убивают, друзья погибают… Но самое страшное даже не сны эти, а непонимание. Пришел живой, говорят, повезло, чего тебе еще надо? Забудь, живи и радуйся. И жена мне все время это говорила – забудь, радуйся. А чему мне радоваться? Чтобы забыться и налегал на рюмку. А потом здесь случилось такое… Занялся тем, что умею и знаю – поиском неразорвавшихся снарядов и разминированием. Теперь нужно ехать к Зинаиде, побуду с ней, пока на ноги не встанет. Как бы там ни было, не чужая она мне. Знаком с ней еще с юности, когда… – Петр осекся и быстро закурил, поняв, что едва не наговорил лишнего. – На станции видел ее часто, в буфете.
Говоруном Петр отродясь не был, война же и вовсе приучила к молчанию – в военной разведке изъясняться приходилось больше знаками. А тут вот чуть не проговорился. Ему совсем не хотелось, чтобы Анна узнала о его юношеских похождениях, тем более при нынешних обстоятельствах.
– Вот и все, – подумала Анна, низко опустив голову. Ей совсем не хотелось, чтобы Петр заметил в ее глазах готовые пролиться слезы, – зачем только встретились мы через столько лет.
– Странно мы с тобой встретились, Аня. Будто кто-то свыше предопределил нашу встречу. Меня ведь могло и не быть тогда на станции, а ты могла бы не подняться на мост. Я тебя бы не увидел. А теперь вот… – Он замолчал, не договорив, и Анна мысленно продолжила за него: «должны расстаться».
– Мы будто читаем мысли друг друга. Так не бывает… – думала она. – Как же долго я обманывала себя, все надеялась, что рано или поздно встречусь с тем, кого считала навсегда потерянным. Надеялась, и боялась дать шанс этой надежде. Но ведь и обманываться дальше было невозможно. – Анна внезапно поняла, какая непреодолимая сила влекла ее на родину – все та же тайная надежда.
– Я сегодня уеду, – неожиданно произнесла она.
– Далеко? – усмехнулся Петр. – Ну, разве что на своих двоих. Поезда все еще идут в обход. Бегает только одна электричка, та, на которой ты приехала. Завтра с утра я улажу здесь свои дела, а днем провожу тебя. – Петр слегка приобнял ее за плечи. Присутствие Анны действовало на него странным образом – хотелось сесть рядом, обнять ее и поведать обо всем, что так долго копилось в душе, что мучило его, и о чем он возможно никогда не решился бы рассказать никому другому.
Рядом с Анной душа его, согретая непривычным, давно забытым в многочисленных войнах теплом, обрела давно позабытое умиротворение и покой.
– Неужели я снова уеду от нее… – думал Петр с тоской, глядя на Анну. – Да, уеду, – наконец решил он, – невозможно мне поступить иначе.
В ту минуту верилось ему, что уедет он совсем ненадолго.
***
Обнаружив что Петр ушел совсем, забрав свои скудные пожитки, ушел молча, без скандала и объяснений, Зинаида поначалу отнеслась к его уходу равнодушно.
– Куда денется, – думала она, – небось, в хорошем-то доме жить получше, чем в его развалюхе. Перебесится и вернется. Да и я еще хоть куда.
Она оглядела себя в зеркале. Повертелась то так, то эдак перед ним, и осталась довольна увиденным. Полновата, да. Но приятной полнотой, как говорил ей покойный муж. Рыжие волосы забраны в пышный пучок на затылке, а уж когда она их распустит…