— Ты не хуже меня знаешь, что больше всего в тебе заинтересована артель. И тебе известно: артель готовилась к тому, что будет. И у артели есть базы. И там нужны такие, как ты.
— А зачем? Чтобы опять изобретать велосипед? Исследовать кубик Рубика? Но не сметь делать то, что позволит заменить нефть?
— Что за чушь. Какая еще нефть в наше время?
— Абстрактная. Я говорю о власти. И с некоторых пор, друг мой, я признаю лишь одну власть. Свою собственную.
— Ты знаешь правила. Либо твой ум принадлежит нам, либо нет. В последнем случае он, то есть твой ум, является угрозой нам.
— Я понимаю, к чему ты клонишь. Однако как быстро ты вспомнил о долге. А ведь семнадцать лет тупо сидел в своей норе и угасал.
— Мы сейчас не об этом, Даниил.
— Знаешь, Степа, я уже не помню этого имени. — Жуковский вдруг вскочил и, резко развернувшись, ударил Волкова прикладом снайперской винтовки по лицу.
Степан рухнул на грязный и холодный пол. Жуковский бросился к окну, через которое они сюда проникли, и рванул прочь.
— Ах ты, скотина яйцеголовая! — прорычал Волков, быстро поднимаясь на ноги и растирая болящую скулу. — Все равно не уйдешь! Черт тебя дери! Я семнадцать лет ждал этого момента! — И он бросился вдогонку за Даниилом Андреевым.
Весь парк перед телевышкой был перекопан; в его центре находилась котловина размером с футбольное поле и метров десять в глубину. В ее неровных стенах зияли отверстия больших нор. На дне — пирамида из белых, покрытых густым мехом двухметровых коконов. Наверху у края — гора грязного снега, песка и глины.
Вдалеке виднелись аккуратно сложенные большие бревна. Но самым удивительным показалась гробовая тишина.
Вышедший из вездехода Один хмуро осматривал место, о котором Рипазха говорил как о гнездилище жутких существ. Но где они, эти существа? Ни одного не видать. Конечно, только их деятельностью можно объяснить эту картину — копать в такие холода даже со спецтехникой хлопотно. Это, конечно же, их норы, их коконы. Но где они сами?
Из машины вышел Сапсан.
— Сделал уколы. Уснул Штерн.
— Хорошо, — кивнул Один. — Теперь давай подумаем, что нам с этим делать.
— С чем? С личинками?
— Да.
— Я думаю, из огнемета их надо, — предложил Сапсан. — Огнесмеси у нас хватает.
— Ну да. Это, конечно, понятно. Но может, все-таки возьмем парочку в Аркаим?
— А довезем? Ты чего, Одинцов? Нам же обратно пилить полторы тысячи километров. А мы понятия не имеем, в каких условиях надо содержать эти яйца, чтоб не стухли. И не знаем, что за скотина из них вылупится.
— Да вон, лежат на холоде, и все им нипочем.
— А может, их из нор достали в экстренном порядке? Может, твари встревожены вторжением людей и решили свалить отсюда? А мы их спугнули, и они унесли, сколько успели. Может, ихним отродьям тепло требуется. А кормить чем? Да ну их, к дьяволу!
— Слушай, Сапсан, мне эти уродцы тоже, знаешь ли… И я бы рад их выжечь до последнего. Но Дитрих приказал привезти образцы.
— Ах ты, болванчик исполнительный, — вздохнул напарник и похлопал Одина по плечу. — Дитрих сидит там на Урале и понятия не имеет, что у нас происходит. А знакомство с этими тварями нам уже стоило трех ребят. Ну, не выполним этот приказ, и что? Переживем как-нибудь.
Один поморщился. Достал из кармана спичку и стал ее покусывать.
— Ладно, тащи огнеметы. Будем греться.
На улице Челюскинцев (которая давно исчезла, и не многие теперь помнили это название) когда-то стоял жилой дом длиной сто пятьдесят метров. Здание разрушилось, однако у перекрестка, где Челюскинцы пересекались с Нарымской, сохранился крайний фрагмент о двух подъездах и четырех этажах. Очевидно, потому, что основное усилие ударной волны пришлось на высотку, что находилась в восьмидесяти метрах. Сама высотка представляла собой гору обломков, перегородивших улицу.
Бронислав стоял на третьем этаже, у окна. Выше подняться не представлялось возможным из-за глухого завала на лестничном марше. Торцевая стена здания развалилась, и неровные куски бетона висели на честном слове и ржавой арматуре. Всего в полукилометре отсюда пересечение улицы Гоголя и Красного проспекта. А там уже вход в подземное убежище, известное всем как Перекресток Миров.
Охотник осматривал заметенные снегом окрестности через оптический прицел автомата. Нельзя исключать, что его поиски тщетны и похитители Сабрины давно уже под землей, в своем логове. Но ведь была ночная буря, и если враги пережидали ночь в руинах, то, быть может, они еще не достигли своей станции.