— Ты все еще пьян? — усмехнулся Селиверстов.
— Может быть. А ты все еще слеп? Только пью я оттого, что вижу происходящее вокруг. А ты слеп не потому, что выжег себе глаза фосфором, а потому, что не хочешь замечать происходящее вокруг. Это наш выбор?
— Мне тоже жаль парня, но…
— Тогда давай не будем жуками, которые не думают, Вася.
6
РЖАВЧИНА
Константин лежал на холодном полу и смотрел на ржавые прутья клетки. Он не чувствовал боли от побоев. Не беспокоила его гематома под левым глазом. Растоптанные юфтевыми ботинками охраны кисти рук тихо ныли, распластавшись слева и справа. Костя не обращал на это внимания. Все затмевала душевная мука. Разочарование и отчаяние. Он прикрывал глаза и видел Марину, видел свою руку, гладившую женский живот, в котором было скрыто бесценное сокровище. От этого становилось еще больнее, и он размеживал веки, впиваясь взглядом в ржавые прутья. У него осталась последняя надежда. Последняя ломкая соломинка. И он ждал сейчас Селиверстова с ответом…
Тюрьма находилась в туннеле, ведущем к «Гагаринской», возле сотого метра. Маленькие узкие клетки были оборудованы в ребрах туннеля, по одну сторону от пути. Еще через пятьдесят метров были баррикады хорошо укрепленного кордона, предохранявшего центральную общину от возможной агрессии со стороны свидетелей Армагеддона, помешанных сектантов, что окопались на «Гагаринской».
С дюжину клеток, самый скудный свет на Перекрестке Миров и какая-то вонь. Иногда по рельсам со скрипом прокатывалась самодельная ручная дрезина с двумя патрульными, которые периодически наведывались на пост «Сотый метр», проверяя бдительность охранников и вообще обстановку в тюремной зоне, где в данный момент находился один-единственный заключенный. Что неудивительно. Запирать человека, когда работы невпроворот, — мера крайняя. Обычно жителей Перекрестка Миров наказывали дополнительными нарядами и сокращением рациона. Но сейчас был тот особый, исключительный случай. Поскольку тюрьма, по обыкновению, пустовала, персонал этой зоны был минимальным. Всего один надзиратель. Степан Волков, угрюмый и нелюдимый человек сорока пяти лет от роду. С постоянно взъерошенной шевелюрой, в ватнике и кирзовых сапогах. Он поначалу считался чужаком, ведь приехал из далекой и сытой Москвы в командировку. И оказался в водовороте всемирного апокалипсиса именно тут, в метро Новосибирска, когда направлялся в гостиницу. А в далекой столице у него остались жена, ребенок и брат.
Костя медленно повернул голову. Волков сидел в драном и кривом кресле по ту сторону рельсов и, чуть прикрыв глаза, смотрел на факел в тридцати шагах от себя. С лязгом и скрипом прокатилась дрезина в сторону общины. Двое патрульных лениво толкали рычаг, поглядывая на Константина. Он проводил их взглядом и снова уставился на Волкова.
Жуковский неторопливо поворачивал кисть, по которой ползала крупная кривоногая медведка, задними лапами напоминающая кузнечика, а передними — крота. Насекомое стремилось к свету, и какую бы ориентацию в пространстве ни принимала человеческая рука, оно неизменно выбирало один и тот же маршрут. Андрею вскоре это занятие надоело, он отправил жука в пластиковую бутылку и вручил ее работавшему рядом парню.
— Борь, отнеси к остальным. Смотри не сожри. Это самка, должна скоро яйцо отложить.
— Конечно, дядя Андрей, — кивнул Борис Камолин.
— Ступай. Нет, стой!
— Да, дядя Андрей?
— Боря, слушай. Отнесешь жука, и возвращайся. Для тебя есть очень ответственное дело. — Жуковский подмигнул и, улыбнувшись, добавил: — Весьма секретное.
— Хорошо. — Рослый Борис тоже улыбнулся.
Жуковский побрел по платформе станции, то и дело проводя ладонью по сохранившейся облицовке колонн и безучастно глядя на снующих между построек людей. Похоже, их оставило напряжение, которое было заметно еще вчера. Охотники получили жертву, и теперь центральной общине ничто не угрожает. До поры. Они довольны; кто-то, наверное, даже счастлив. Почему бы и нет? Как мало на самом деле нужно для счастья. Чтобы чужое горе так и осталось чужим. Чтобы кого-то другого, а не тебя утащили тварелюбы.
Андрей поморщился и вздохнул. Гораздо приятнее находиться среди жуков, которые, как ты ни крути их своей властной рукой, все равно стремятся к свету. Которые дерутся за самок и успешно приносят новые поколения в жизнь сумрачного метрополитена. Однако возвращаться в питомник он не спешил. Жуковский ждал своего друга Селиверстова. Василия трудно было не заметить в толпе. И дело тут не в его высоком росте, а в темных очках, которые он постоянно носил там, где было много факелов.