Секретарь склонился к уху Петти и что-то зашептал. Толстяк встрепенулся.
– Где? Что-то я не вижу… – Секретарь вновь зашептал, показывая наверх. – Да-да, сейчас иду.
Петти дружески похлопал Колина по плечу и на прощание сказал с астматическим придыханием:
– Идите, дорогой Фитцсиммонс, танцуйте, лапайте девчонок за ягодицы, пока и ноги танцуют, да и все остальное функционирует.
Он повернулся и, сопровождаемый секретарем, направился к лифту, оставив Фитцсиммонса в состоянии легкого грогги.
Два «Оскара»! Значит, ему дадут два «Оскара»… Жаль, эх, как жаль, что не за лучшую режиссуру и не за лучшую мужскую роль… Но все равно – фильм-то его! Надо ли сказать Татьяне? Нет, этого делать нельзя… Петти, конечно, дипломат, он ведь ничего напрямую не сказал, все формулировки звучали, как «целесообразно было бы…» И юридически к его словам, даже попади они в газеты, придраться было никак нельзя. Подумаешь, высказал свое мнение! Он же не сказал: «Мы присудим ему две статуэтки». Он сказал – было бы справедливо, если бы он получил двух «Оскаров». Но отныне, с этой минуты, для Колина уже не было той постановочной интриги, которой так славится церемония присуждения главного приза американской киноакадемии.
Сидя в первых рядах овеянного славой зала, когда разнаряженные в пух и прах оскароносцы прошлых лет примутся разыгрывать всю эту игру в конвертики с фамилиями номинантов, он, Колин Фитц-симмонс, будет сидеть на своем стуле, ни капли не переживая.
Он уже будет точно знать.
Потому что слово Петти – это слово калифорнийского закона. Как слово шестизарядного мистера Смит-энд-Вессона в те давние далекие годы освоения Западных земель.
Колин взял с подноса еще один бокал шампанского.
Таня танцевала теперь что-то тягуче медленное.
На сцене, сопровождаемый большим симфоническим оркестром, пел двойник Элвиса Пресли.
Таня танцевала с Леонидом.
«Они, именно они сегодня именинники», – подумал Колин.
И почему-то вдруг заревновал, глядя на улыбающуюся друг другу пару.
Расстояние от дверей до углового диванчика Петти преодолел с поразительным для своих лет и комплекции проворством.
– Ваша светлость, вы здесь… Ах, я польщен, польщен… Для нас такое счастье… – Он склонился над протянутой рукой, приложился губами к узкому запястью. – Вы сегодня обворожительны, как никогда.
– Да полно вам, Петти, я не для того проделала этот утомительный перелет, чтобы слушать дежурные комплименты.
А между тем, Петти ничуть не кривил душой – в строгом черном костюме и в шляпке с ниспадающей вуалью, слегка прикрывающей верхнюю часть лица, леди Морвен и в самом деле была чудо как хороша, так что дряблое, дважды шунтированное сердечко нефтяного магната дрогнуло и забилось чаще.
– Присядьте. Я воспользовалась предоставленным мне временем и разработала некоторые встречные кондиции по предложенному вами конкордату, – продолжила леди Морвен. – Завтра, во втором часу пополудни, я намерена вылететь в Нью-Йорк, оттуда – домой. Полагаю, этого времени вам будет достаточно, чтобы изучить мои условия и выработать решение. Ежели нет – я готова принять вас в Морвен-хаусе в удобное для вас время.
Петти нервно заерзал на краешке дивана.
– Но… эти условия… Не противоречат ли они сути сделанного нами предложения?
– Я бы сказала – конкретизируют и дополняют. – Леди Морвен хлопнула в ладоши. – Клингзор, подойдите!
Уильям Петти, чье внимание было всецело сосредоточено на леди Морвен, до сего момента и не замечал, что в малой переговорной, любезно предоставленной радушным хозяином в распоряжение титулованной гостьи, они не одни. Он с досадливым удивлением воззрился на неслышно приблизившегося к ним незнакомого молодого человека примечательной наружности. Молодой человек был невысок, отменно строен, смугл, одет в длиннополый черный сюртук с малиновыми отворотами, черные шаровары, заправленные в малиновые сапожки с загнутыми носами, голову венчала малиновая феска с кисточкой, а лицо украшено было черными как смоль бакенбардами, фатовски закрученными усами и круглыми очками в тонкой золотой оправе. Шея была перетянута широкой шелковой лентой.
– Мадам, – Молодой человек положил перед леди Морвен кожаную папочку.
– Ступайте, Клингзор, мне надо переговорить с мистером Петти с глазу на глаз.
– Да, мадам…
Почтительно пятясь, молодой человек вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.
– Это еще кто такой? – не особо вежливым тоном поинтересовался Петти.
– Мой новый секретарь. На время болезни Лоусона пришлось позаимствовать его у Эмили.
– Эмили?
– Герцогини Девонширской.
– Понятно. А что с Лоусоном?
– Лоусон приболел, и я вынуждена была определить его в специализированную лечебницу.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Я тоже надеюсь, но пока не могу сказать ничего определенного. Бедняга проходит всестороннее обследование. Так некстати, право… Но мальчик неплохо справляется. Исполнителен, сообразителен.
– Мальчик! – Петти неодобрительно хмыкнул. – А вы не находите, мадам, что ваше романтическое увлечение несколько не ко времени?
– Романтическое увлечение? Это вы об Элиасе? – Леди Морвен рассмеялась, да так искренне и заразительно, что Петти тоже невольно заулыбался. – На этот счет могу вас успокоить – Элиас предпочитает мужчин. Но вы не в его вкусе.
– Ну, дорогая, в вопросах любви я старомоден. Не говоря о том, что попросту стар…
– Не напрашивайтесь на комплименты, сэр. – Лицо леди Морвен вновь приняло серьезное выражение. – Однако мы здесь не за тем, чтобы обсуждать стати моего секретаря. Вы, кажется, хотели мне кого-то представить, нет?
– О да, мадам, конечно. Мистер Цорес-младший давно уже здесь и с трепетом ждет…
– Его превосходительство, губернатор штата Калифорния мистер Джефри Робинсон! – хором провозгласили Ричард Бир и Барбра Лэндзенд.
Музыка резко смолкла. Танцующие остановились, нетанцующие прервали разговоры и поставили бокалы. Оркестранты поднялись и стоя исполнили первые такты калифорнийского гимна.
По моментально освободившемуся проходу в центре зала быстро прошла небольшая группа людей во главе с представительным седовласым джентльменом, немного похожим на комика Ниль-са Лессена в роли президента США. Джентльмен бодро взошел на подиум, обнялся с Ричардом Биром, расцеловался с Барброй и отобрал у нее микрофон.
– Друзья калифорнийцы, леди и джентльмены, разрешите в этот радостный день и так далее, и тому подобное… Моя старушка передает вам всяческие приветы и очень извиняется, что не могла почтить бал своим присутствием. Но простим ее, друзья мои, у нее уважительная причина. Наша Генриетта сегодня рожает, и все семейство с утра в клинике… Минуточку… – губернатор с озабоченным видом прильнул к наушнику.
– Генриэтта – его дочь? – шепотом спросила Таня у Колина.
Ответить он не успел – дядюшка Джеф торжественно поднял руки и провозгласил:
– Радостная весть, друзья мои! Генриэтта благополучно разрешилась от бремени. Три мальчика и пять девочек, шесть черных и два палевых…
Восторженный рев публики и шквал аплодисментов заглушил дальнейшие слова губернатора. Оркестр грянул туш. Дядюшка Джеф в сопровождении свиты спустился в зал принимать поздравления.
До кружка, центр которого составляли Таня и Колин, Робинсон добрался уже несколько потрепанным.
– Господин губернатор, позвольте представить вам миссис Таню Розен и моего русского друга мистера Рафаловича… – начал Колин.
– Колин, надутый британец, будь проще, здесь Калифорния! – Губернатор похлопал его по плечу, пожал руку Лене и с заметным удовольствием расцеловал Таню в обе щеки, после чего отошел на полшага и лукаво погрозил ей пальцем, похожим на сосиску. – Наташа Кютюзофф! В сцене, где вы получаете известие о гибели мужа, моя старушка прослезилась. А мой друг Горби сказал, что такой правдивой картины о русских моряках он не видел даже у себя в России… Милая Таня, мы ведь почти соседи, заезжайте как-нибудь на барбекью и стаканчик калифорнийского, будем рады…