Он вручил Тане пластиковую визитку и двинулся дальше.
– Ты покорила дядюшку Джефа, – шепнул Колин. – На моей памяти он никому еще не давал своих визиток.
На месте, где только что стоял губернатор, появился высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти – сорока. Он сразу напомнил Тане кого-то очень знакомого. «Это же Дэвид Боуи! – догадалась Таня, – надо же, как молодо выглядит. Хотя при нынешней косметологии… Подтяжки, золотые нити…»
– Здравствуйте, Таня, – произнес «Дэвид Боуи».
– Здравствуйте… – Она не сразу сообразила, что незнакомец, похожий на Боуи, обратился к ней по-русски.
– Меня зовут Нил Баренцев. Вы меня вряд ли помните. Я учился с вашим первым мужем Иваном и бывал у вас на Беринга…
– Нил… Ах, Боже мой, Нил! Конечно же, я вас помню! Как там Иван, как Ленинград?
– Не знаю. Я, собственно, покинул Россию намного раньше вас, еще при Андропове. Но дело не во мне, вас очень хочет видеть одна молодая особа…
Нил шагнул в сторону, и Тане на шею с визгом бросилась молоденькая коротко стриженая брюнетка в бальном платье цвета морской волны.
– Девушка, что вы… – Таня опешила от такого неожиданного проявления чувств.
– Мама, мама Таня!
– Нютка! – Таня принялась тискать блудное дитя, покрывать лицо дочки поцелуями. – Ты! Подстриглась, покрасилась, я и не узнала… Куда пропала, чего не звонила?!..
– Мама-мама-мама, я так соскучилась…
– Колин, вот это и есть моя дочь Энн, про которую ты много слышал. Нюта, это…
– Колин Фитцсиммонс, мама, ну кто же не знает Колина Фитцсиммонса! Здравствуйте, у нас еще не показывают ваше кино с мамой, но много пишут…
– Энн учится в Швейцарии, в Женеве, – пояснила Таня. – Будущий историк.
– Вот и нет, вот и нет! – воскликнула Нюта. – Я перевелась на медицинский! Буду детским врачом… Мама, мама, мама, я так рада, так рада… – Она вновь обняла Таню за плечи и закружила на месте, благо оркестр играл «Венский вальс». – Парам, парам, парам-пам-пам…
– Так не годится, надо разбить вашу дамскую пару, – вмешался Фитцсиммонс – Мадемуазель, вы позволите…
Он галантно подал Нюте руку, и они, вальсируя на ходу, двинулись к центру зала. Таню тут же подхватил оказавшийся тут как тут культовый режиссер Твентин Карантино.
Нил с улыбкой проводил взглядом танцующих и отправился к одной из импровизированных барных стоек выпить чего-нибудь легкого. Выполнив свою миссию, он не собирался задерживаться здесь надолго. Как правильно заметил Гейл Блитс, шумные и многолюдные собрания, пусть даже и состоящие сплошь из знаменитостей, были не в его вкусе, и если бы не Нюта… Кстати, вот и она – так самозабвенно зажигает с Антонио Бандерильясом, будто выросла в латинском квартале под звуки самбы и руэды. Да и Таня не отстает, так и извивается в черных лапищах знаменитого рэпера, как его, Айс-Крим, что ли?.. Боже мой, как они похожи, мама и дочка…
Он увлекся созерцанием и не замечал, что и сам уже несколько минут был объектом пристального наблюдения – сверху, с галереи, сквозь круглые очки на него неотрывно смотрел Элиас Клингзор, новый секретарь леди Морвен.
– Джо, дорогой, прошу вас, успокойтесь, мне кажется, вы принимаете все слишком близко к сердцу…
– О да, простите, мадам, разумеется, подобную ситуацию надо ведь принимать далеко… далеко от сердца, не так ли? – Высокий, нескладный, длинноносый, в черном полуфраке Джо Цорес поразительно походил на грача. Заложив руки за спину, он нервно мерил шагами малую переговорную. – Это ведь всего-навсего сделка, обыкновенная взаимовыгодная сделка… Немножко шантажа, немножко подкупа, немножко угроз – и все в порядке, можно идти под венец с человеком, которого ненавидишь и презираешь…
– Чем же это я заслужила вашу ненависть и презрение, Джо?
– А я не о вас говорю, я о себе… – Джо остановился, стукнул себя ладонью в грудь. – Мне сорок пять лет. Следующей весной мне будет сорок шесть, еще через год – сорок семь. У меня четыре искусственных зуба, лысая макушка, мешки под глазами и отвратительная кожа. Я слепой как крот и три раза проходил курс лечения от депрессии… Я не сделал в жизни ничего, чем мог бы не то что гордиться, а хотя бы вспомнить с удовлетворением. Многообещающий юрист Джозеф Цорес! В единственном деле, которое ему доверили вести, перепутал папки и вместо иска к страховой компании вчинил иск налоговой службе Соединенных Штатов, после чего был с позором изгнан из корпорации. Международный финансист Джозеф Цорес, куратор «венгерского проекта», принесшего два миллиарда чистого убытка и вошедшего во все учебники как образец бестолкового менеджмента! Новеллист и драматург Джозеф Цорес, чья пьеса продержалась на Бродвее целых полтора вечера, а весь тираж сборника юмористических рассказов после разгромных рецензий в «Таймс», «Пост» и «Нью-Йоркере» был тайком выкуплен и уничтожен автором!.. И вы, вы, блистательно умная, ослепительно красивая леди голубых кровей, хотите сказать, что можете без ненависти и презрения взирать на этого урода, на эту бездарь, на эту жертву генетической ошибки?!
– Представьте себе, могу… – Леди Морвен медленно поднялась с диванчика, сделала два шага навстречу Джо, дружески взяла его за руку, отчего он вздрогнул, как наэлектризованный. – Давайте-ка присядем и поговорим спокойно. Сигару, немного бренди?
– Вы очень добры… да… – Джо дал себя усадить, принял бокал, на треть наполненный густым «Гран-Шампань». Руки его дрожали, благородный напиток плескался, как на палубе в хорошую качку.
– Знаете, Джо, если бы не ваша искренность, я могла бы подумать, что это такая извращенная форма мужского кокетства, к которой иногда прибегают привлекательные мужчины вроде вас…
– Вроде меня? Вы находите меня привлекательным?!
– Вполне. И не смотрите на меня с таким изумлением, можно подумать, что ни одна женщина до меня вам такого не говорила.
– О, да, говорили, и не раз. – Джо усмехнулся. – Правда, потом всякий раз оказывалось, что единственной моей привлекательной чертой для них было семейное состояние Цоресов. Но мне-то от этих богатств мало что перепадало, и далеко не факт, что вообще что-нибудь достанется. Особенно после того, как папенька узнает…
– Что же вы замолчали? О чем таком не должен знать ваш отец?
– Нет, наоборот, пусть знает! Последнее время он мне только и твердил, что жениться на вас – это мой последний шанс вернуть его расположение. Уж не знаю, чем он уламывал вас, но мне заявил, что если брак сорвется по моей вине, то он не только лишит меня наследства, но и вышвырнет на улицу без гроша в кармане… Ну и пусть! Лучше я буду продавать газеты и ютиться в нетопленой меблирашке, чем… чем… – Джо залпом допил коньяк и крепко впечатал донце бокала в поверхность стола. – Чем всю жизнь плясать под чужую дудку! Кем он себя возомнил, в конце концов? Господом Богом? Решил, что его миллиарды дают ему право распоряжаться судьбами близких и… – Джо наставил дрожащий палец на леди Морвен – …и дальних. Он же с самого детства меня ломал – запретил играть в школьном оркестре, заставил бросить театр, которым я бредил, силком отдал в военный колледж, потом затолкал на юридический факультет Гарварда, женил на богатой похотливой дуре, изменявшей мне со всеми, кому не лень, – от дворецкого до собственного брата… Грязь, скандалы, развод, попытка самоубийства. И думаете, он угомонился?
– Судя по тому, что мы с вами здесь, – вопрос сугубо риторический. Еще хотите?
Не дожидаясь согласия, леди Морвен плеснула в его бокал еще немного коньяка.
– До вас он предпринял еще две попытки устроить мое личное счастье. Одна оказалась точным повторением первой…