В твоей спутнице же этого «возмужал» увидеть не получается.
Вы сидите на четыре ряда ближе к сцене от меня, дальше от правой части партера, в котором мне довелось расположиться. Наслаждаться музыкой стало невыносимо, и два часа Чайковского прошли, словно в забытьи: не могу вспомнить, что играло первым и что — последним, лишь короткие чёрные волосы и открытая спина остались в моей памяти.
Заметил, что примерно к середине твоя подруга (девушка?) уснула и чуть ли не захрапела, запрокинув голову. Вела она себя хамовато, если могу так выразиться: часто касалась своей рукой твоего плеча, привлекая к себе даже тогда, когда ты этого не хотела; лезла к тебе с поцелуями в моменты кульминации мелодии, пока ты отталкивала её, желая услышать музыкантов. Мешала тебе познавать искусство, насколько я мог судить.
Вышел из зала позже остальных и позже вас. В коридоре ты сдержанно высказала своей подруге (я не хотел… кому я лгу? Я стоял и нагло подслушивал ваш разговор) о недостатках её поведения, на что та разразилась гневной тирадой и сообщила следующее: «Раз ты так сильно не хочешь, то можем вообще больше не встречаться». Ты нахмурилась, после чего твой голос стал острее шпилек, на которых ты стояла:
— Моя душа желает раствориться в творчестве хотя бы сегодня. Если не хочешь того же, то нам не по пути.
Девушка (стоит ли называть её молодым человеком? Не разбираюсь в таких тонкостях) сжала кулаки и, гордо подняв подбородок, ушла.
Ты села на лавочку. В театре не осталось посетителей.
Понятия не имея, что делать, я прождал ещё минуту, чтобы не выглядело, будто подслушивал (а так будет выглядеть в любом случае).
Наконец выйдя из зала, направился к выходу по красному ковру, но остановился. Мы с тобой пересеклись взглядами.
Холодное удивление сменилось горько-тёплым облегчением.
— Сколько долгих лет, — произносишь ты.
— Сколько холодных зим.
Сажусь на лавочку рядом с тобой. Ты смотришь на меня и улыбаешься почему-то ярко-ярко.
Мы заводим беседу, и…
9
Никогда не мог подумать, что ты станешь писательницей.
Давно закончив университет, работаешь тем, кем мечтала (пусть я уже и не смог вспомнить, кем ты хотела стать тогда, в светлые шестнадцать), живёшь отдельно от семьи. В Самаре — в которой я уже почти семь лет влачу существование жалкое, ничтожное настолько сильно, что и сам не подозревал об этом, пока не встретился с тобой вновь.
Ты показала мне свои книги, сборники рассказов. Они странные, очень — полностью на твой манер, из-за чего я совсем не сомневаюсь в том, что тексты написаны только тобой. Рассказала, как сложно было в университете, как беспокоилась во время первых публикаций о прибыльности, как подбирала псевдоним, так непохожий на твоё имя, но идеально подходящий твоему творчеству.
Как искала себя, осознав, кто ты есть и чего хочешь от жизни.
Когда-то между нами возник океан из недомолвок, усталостей и подростковых огорчений.
Неужели мы смогли его переплыть?
10
Нам обоим было непросто по-своему. И теперь мы здесь.
Утро — символичное, прекрасное, меланхоличное — наступило уже в который раз в моей жизни. Август двадцать второго года. Воскресенье. Часов пять, не больше, ведь солнце только проявилось на горизонте.
Нет больше жёлтых полей и озера вдали, на которое я бегал с друзьями, вспоминая о твоих глазах. Нет больше старой маминой квартиры, в которой она проводила один месяц в году (не оставляя своих профессиональных привычек, она вновь улетела в командировку ещё неделю назад, обещая позже погостить у меня).
Нет больше светлых шестнадцати и лиловых семнадцати. Но мы с тобой снова, как-то так вышло, есть.
Я вспомнил твоё настоящее имя, которое, как думал, успешно забыл. Всплыла в голове и твоя ласковая кличка.
— Ангел, — произношу утром, когда ты не танцуешь, но смотришь с балкона на рассвет, покачивая бёдрами в такт незнакомой мелодии.
— Что такое?
Съев овсянку с черникой (вспомнил, насколько она лучше абрикосовой), встаю рядом, легко касаясь локтём твоего. Вытаскиваю пачку сигарет, но не закуриваю — бросаю в мусорное ведро, стоящее дома, попадая с первого раза.
Включаю плейлист с Перемоткой, Дурным вкусом, Call me Karizma и Nirvana. На твоём лице мелькает знающая улыбка, а в глазах отражаются звёзды, которых, вообще-то, уже несколько часов не видать. Возможно, ты уже давно не слушаешь этих песен, да и я, что таить, тоже.
Я протягиваю руку и спрашиваю негромко, не желая нарушить тишину заросшего пионами двора: