Генри. Ну, эту пьесу я по долгу службы смотрел.
Анни. В жизни бы не смотрел, если б не Миранда. Она тебя совратила.
Генри. Да я открытку получил от ее агента: не посмотрю ли, как она играет в этом телеспектакле, как его… «Театр Троцкого».
Анни. А глаза на экран поднимал, только когда она раздевалась. Думаешь, я не заметила? Потому и снотворное приняла – черт с ним, думаю, не буду стеснять.
Генри. Идиотка. Ей, может быть, в моей пьесе играть – надо было хотя бы из приличия посмотреть и составить какое-то…
Анни. У нее, кстати, грудь уже обвисла.
Генри…мнение.
Лини. А хочешь мое? Ее переоценивают.
Генри. Согласен. Отпишу агенту, что у них один шанс из десяти.
Она хлопает его рукописью по голове.
Из ста!
Анни снова хлопает.
Ну хотя бы из тысячи?
Анни. Все шутишь – и все не к месту.
Генри. Да что с тобой? Я ее и не знаю совсем…
Анни. Узнаешь поближе – понравится. У нее трусы из леопардовой кожи.
Генри. Ты-то откуда знаешь?
Анни. Мы с ней в одной гримуборной переодевались.
Генри. Но не всегда же она в таких.
Анни. Она вообще чаще всего без трусов!
Генри. «Слово чести, перед ликом твоим»…
Анни. Заткнись, а?
Генри. Ты что, ревнуешь?
Анни. Нет.
Генри. Ну а сердишься почему?
Анни. Ничего я не сержусь. Займись делом.
Анни притворно углубляется в пьесу. Генри с притворным усердием берется за прерванную работу.
Пауза.
Генри. Прости меня.
Анни. За что?
Генри. Не знаю. Мне к Дебби пора, не хочется идти, не помирившись. Может, вместе поедем?
Анни. Нет. И напрасно я в прошлый раз поехала. Ей из-за этих нервов никакой радости.
Генри. Каких нервов? Она не…
Анни. Зато ты нервничал.
Пауза.
Генри. Ну ладно. Вернусь около двух.
Анни. Меня дома не будет.
Пауза.
Генри (припомнив). Ах да, опять в тюрьму с визитами… Ты весьма… предана своему Броуди.
Лини. Тебя что-то удивляет?
Генри. Просто, по-моему, тебе некогда заниматься благотворительностью. И дачи у тебя теперь нет.
Анни. Не суди по себе. Бывают и другие мотивы.
Генри. Какие там другие!
Анни. Ну, просто мы с ним знакомы…
Генри. Подумаешь, дорожное знакомство.
Анни. Значит, ему повезло. Другим политзаключенным не посчастливилось встретить меня в поезде.
Генри. Это Броуди политзаключенный?
Анни. Но полиция-то на него набросилась за политическую акцию, с нее все началось, значит, это…
Генри. Априори?
Анни. Нет же…
Генри. Де-факто?
Анни. Да пойми, любой невинный человек сопротивляется аресту, он же знает, что он – не преступник!
Генри. Разве поджог – не преступление?
Анни. Преступление – дома поджигать. А поджечь венок на могиле неизвестного солдата – это протест, символ! Неужели разницы не видишь?
Генри (старательно выбирая слова). Да, разумеется… Разница огромная.
Анни смотрит недоверчиво.
Анни. К тому же он – захлебнулся в эмоциях.
Пауза.
Генри. Слушай, неужели из настоящей леопардовой кожи? Или просто ткань с таким рисунком?
Анни (бросается на него внезапно и яростно). Ты меня не любишь, как я тебя! Просто от Шарлотты отдыхаешь! Смена впечатлений.
Генри. Да, новых впечатлений много, и какие яркие! Я таких дурех в жизни не видывал. Я тебя очень люблю. И не понимаю, чего ты бесишься.
Анни. Что тут непонятного? Ревность для любящих естественна. А вот то, что ты не ревнуешь – неестественно. Значит – не любишь.
Генри. Помнится, ты говорила, что не ревнива…
Анни. Ну а ты-то, ты – неужели нисколечко меня не ревнуешь?
Генри. К кому?
Анни. Да к кому угодно. Тебе, например, безразлично, что Джеральд Джонс норовит лизнуть меня в ухо при каждом удобном случае.
Генри. И всего-то?
Анни. Ну почему ты всегда надо всем смеешься! Обидно даже…
Генри. Но ты же к нему равнодушна!
Анни. Я-то равнодушна, но почему ты принимаешь это как должное?
Генри. Глупо ревновать без причины.
Анни. Но почему все-таки тебе все равно?
Генри. Мне не все равно.
Анни. Нет, все равно.
Генри. Ладно. Все равно. Тебе интересно – почему? Да потому, что я чувствую свое превосходство. Твой Джеральд – нищий, подбирает крохи с барского стола. Самонадеянность выдает его с головой. И ты права. Мне абсолютно все равно. Он мне даже симпатичен. Какая тут ревность? Ведь ты всегда возвращаешься домой, ко мне. И нам так хорошо вдвоем. Я люблю любить и быть любимым. Люблю любовь, страсть: она отъединяет тебя и того, кого любишь, от прочих – серых, неразличимых. У мира отныне два лика: любимый человек – и все остальные. Ты и они. Я так тебя люблю.
Анни. А я тебя.
Целуются. Звенит будильник на наручных часах Генри. Генри и Анни отрываются друг от друга.
Генри. Прости.
Анни. Смотри под копыта не угоди.
Генри. А ты – под Броуди.
Генри идет к двери. Останавливается, кивает Анни. Она кивает в ответ. Он выходит.
Анни медленно подходит к письменному столу, смотрит на исписанные страницы. Включает радио, звучит музыка Баха. Возвращается к столу и рассеянно выдвигает один из ящиков. Оставив его открытым, идет к двери, на миг исчезает в прихожей, появляется вновь и закрывает за собой дверь. Подходит к одной из картонных коробок, выкладывает на пол перед собой стопку бумаг и, присев на корточки, начинает тщательно и неспешно просматривать. Бах все звучит.
Акт второй
Сцена пятая
Генри и Анни.
Два года спустя. Другой дом. Гостиная-кабинет. Три двери. По облику Генри и Анни тоже должно чувствоваться, что прошло два года. Возможно, Генри в начале сцены читает в очках. Или он, допустим, отрастил усы. У Анни может измениться прическа. На проигрывателе крутится пластинка – звучит опера Верди. Телевизор, видеомагнитофон, а на столе Генри – крошечный радиоприемник и пишущая машинка.
Генри один, читает отпечатанную на отдельных листах пьесу. Несколько секунд спустя из спальни или из кухни выходит Анни, бросает на Генри внимательный взгляд, а потом садится и смотрит, как он читает. Прислушивается к музыке. Генри поднимает на нее глаза. Анни смотрит на него.
Анни. Ну, говори.
Генри. Э-э… Штраус.
Анни. Что?
Генри. Или нет, не Штраус.
Анни. Я про пьесу спрашиваю.
Генри (кивает на страницы). Ах про пьесу…
Анни (презрительно). Штраус!.. Какой же Штраус, если поют по-итальянски?
Генри. Разве? (Прислушивается.) И в самом деле. Значит, опера итальянская. А кто у нас писал итальянские оперы? Верди.
Анни. А точнее?
Генри. Джузеппе.
По лицу Анни он видит, что говорит не то.
Монте?…
Анни. Какая опера, спрашиваю?
Генри. Ах опера… (Уверенно.) «Мадам Баттерфляй».
Анни. Издеваешься? (Подходит к проигрывателю, выключает.)
Генри. Клянусь, я действительно…
Анни. Как был невежей, так и остался. Два года с тобой бьюсь.
Генри. Да нравится мне твоя классика, честное слово, нравится. Композиторов только путаю… Они же все одинаково пишут – и за десять лет не разберешься, кто есть кто. А слух у меня получше твоего: тебе что «Братья Эверли», что «Сестры Эндрюз» – никакой разницы.
Анни. Потому что ее и нет.