Отклоняется. Конечно, можно подняться к соседям на пятый и попросить об одолжении. Извините, можно выброситься из вашего окна? Разумеется, что за вопрос, проходите, пожалуйста, вам на улицу, или во двор? С северной стороны желаете, или с южной?
– А-а-а-а! – с диким ревом, поднявшись с пола, кинулся он к окну, правильно рассчитав, что если броситься вниз головой, то не избежать летального исхода. Лишь бы не промахнуться, обязательно головой об асфальт, как опытные ныряльщики уходят головой в воду, не поднимая брызг. Очнулся он через минуту в кузове самосвала, среди мешков со строительным мусором, в основном паркетными опилками после циклевки пола. Он, кряхтя, усталый, измученный, доведенный до последнего отчаяния, вылез из кузова и лег под передние колеса грузовика, чтобы самосвал его переехал, как только тронется с места. Никого поблизости не наблюдалось. Он мирно лежал под колесами грузовика. Накрапывал серенький дождик. Был понедельник. Ноябрь. Струйки воды стекали за воротник. Зуб свербил, сверлил, терзал, как плохая, с малым количеством оборотов, бормашина. Хотелось помочиться и плакать, когда в мозгу у него неожиданно раздался чужой, незнакомый, скрежещущий голос. «Встань!» – велел голос. Ему даже почудилось «Восстань!». И что-то было в голосе том, что не допускало даже мысли о неповиновении. Он послушно поднялся, с виноватым видом отряхнул прожженные на заднице брюки, понурив голову, как свежий второгодник перед новым классом, и поплелся обратно домой, из окна которого только что выпал, как птенец из гнезда, и тут, поднимаясь по лестнице, понял, что зуб перестал, совсем не болит. Он для верности пощупал дупло кончиком языка: нет, не болело, будто не болело вовсе и боль приснилась. Сверху, навстречу ему спускался сосед с третьего этажа.
– Прости, старик, за свинство, – сказал сосед добродушно. – Клянусь, больше такое не повторится.
И виноватой крысой прошмыгнул мимо, вобрав голову в плечи, будто ожидая удара.
Он, ничего не понимая, проводил соседа взглядом, вошел в свою квартиру и не успел запереть за собой дверь, как в нее тут же постучали. Он открыл. На пороге стоял незнакомый мужчина.
– Извините, что задержал, – пряча взгляд, проговорил незнакомец, назвав его по имени, и протянул что-то в свертке, но увидя остолбеневшего хозяина квартиры кинул сверток ему за пазуху расхристанной рубашки и мгновенно исчез, будто испарился.
Он вытащил сверток, раскрыл и увидел пачку денег, некоторое время стоял неподвижно с деньгами в руке, но вспомнил, будто проснуться себя заставил, и бросился вниз за чужаком. Того, конечно, и след простыл. Медленно, на ватных ногах, как бывает в снах в предчувствии ужаса, поднимаясь по ступеням, он встретил спускавшуюся вниз пожилую женщину.
– Сами не ходят вовремя, будто им и не нужно, – тихо ворчала женщина, глядя на него. – А я им таскай с моими больными ногами, я им забирайся на этажи…
Он ничего не ответил на это, продолжая подниматься, когда навстречу ему вышла соседка с двумя пустыми вёдрами в руках и приветливо поздоровалась, но заметила у него пачку денег и почему-то испугалась, головой качнула. «За водой пошла», – подумал Он, взойдя на свою площадку, и только хотел толкнуть незапертую дверь своей квартиры, когда увидел бумажку, просунутую в щель. Он вытащил, развернул. Квитанция из химчистки. Число сегодняшнее. Адрес. Телефон. Он пошел в комнату, поднял трубку телефона, забыв, что его отключили еще три дня назад за неуплату. Но телефон почему-то работал. Он набрал указанный в квитанции номер.
– Да, ваш костюм готов, – услышал он в трубке бодрый женский голос в ответ на свое нечленораздельное бормотание.
Костюм?! Впрочем, не вдаваясь в подробности, костюм сейчас был бы как нельзя кстати. Он выбежал из дома и, пробежав квартал в прожженных сзади штанах, очутился возле химчистки-прачечной. Вошел, неся впереди себя квитанцию, как доказательство своей законопослушности: вот, мол, не просто так пришел отвлекать вас от дел, а по законной квитанции.
– Гражданин Мудиев, ваш костюм готов, – почему-то со строгостью блюстителя порядка произнесла работница, взяв у него квитанцию и внимательно изучив ее.
Таким образом, слава Богу, на пятой странице рассказа неудачливый наш смертник приобрел хоть какое-то имя, а то автор уже начинал беспокоиться, путаясь в местоимениях.
Надев тут же, в примерочной химчистки, костюм, который пришелся ему так впору и так изменил весь убогий внешний вид гражданина Мудиева, что он, гражданин Мудиев, моментально преобразился, да так, что впору под венец такому преображенному. Он вышел очень довольный, невольно улыбающийся до ушей, и на улице от избытка чувств похлопал себя по щеке, не без тайной, однако, мысли убедиться, что это на самом деле он, что он здесь, что это с ним происходит. Убедившись, в чем хотел, он в то же время с легкой досадой ощутил под рукой грубую, двухсуточную небритость. И тут же отправился в баню. Совсем недавно, охваченный мрачными мыслями и пронзающей все существо его зубной болью, он не успел перед смертью побриться, помыться и сменить белье, так торопился умереть. Но теперь… Теперь все изменилось, и гражданин Мудиев бодро шагал в знакомую сауну, где восхитительно-говорливый брадобрей принял его многострадальную, как армянский народ, рожу в упоительно-горячий компресс, потом ту же многострадальную шершавую рожу намылил и ее же, усеянную ранними страдальческими морщинами, побрил, после чего гражданин Мудиев был отпущен на свободу, но свободой своей воспользоваться не захотел, а даже совсем наоборот – полез в душную парилку и выкупался до одури. Процесс такого купания был, однако, несколько омрачен в самом своем начале кольнувшим сердце нехорошим предчувствием, но он, отвлекшись на секунду на это нехорошее, больше к нему не возвращался, энергично от него отмахнувшись. «Теперь все будет хорошо, – думал он под ритм какой-то собачьей музыки, создаваемой молодыми импотентами от музыкального творчества, – теперь все будет хорошо».