— Итак, цель стоила усилий?
— Смотря, какая.
Разумный ответ. И взгляд, наконец, перестаёт блуждать по стенам, останавливаясь на мне.
— Ты можешь оценить всё?
— Почему бы и нет?
О, это уже похоже на приглашение пободаться. Я бы с радостью, дяденька: лоб у меня крепкий, выдержит, вот только... У тебя-то рогов нет, и не стоит их заводить.
— Мне было бы интересно послушать, однако... Для тебя значение имеет одна из них, верно? Посему трогать другие не будем. Скажи: достигнутая тобой цель стоила твоих усилий?
— Ты сам знаешь ответ.
Ну вот, теперь получаю упрёк. Заслужил, конечно, но всё равно обидно.
— Знаю? Ты слишком высокого мнения обо мне, дяденька! И...
Осекаюсь, потому что случайно пришедшие на язык, казалось бы, ничего не значащие слова, мгновенно расставили всё по своим местам. Невероятно лестно, но... Слишком ответственно, чтобы продолжать ребячествовать.
И как я сразу не догадался! Впрочем, моя догадливость — весьма медлительная и тяжеловесная дама, не имеющая привычки покидать уютное кресло ради приобщения к новым знаниям: она предпочитает закутаться в плед и дремать, мило похрапывая в тёмном уголке...
Он, и в самом деле, высокого мнения обо мне. И я даже понимаю, что надоумило Борга занять именно эту позицию. Понимаю. Эх, залепил бы сейчас сам себе десяток пощёчин! Правда, членовредительство делу помочь не сможет, и взглядом — в отличие от ситуации с принцем — с проблемой не справишься. Опять наступает черёд слов? Бедненькие... Придётся вам сейчас поработать, да ещё как. И становиться «взрослым» — рановато:
— Я бы извинился, дяденька, но ведь тебе моё извинение не нужно... Да и мне самому — тоже. Честно говоря, лучше всего нам с тобой сейчас распрощаться и похоронить в памяти все прежние встречи. Да, пожалуй, так и сделаем, но прежде... Скажи, зачем ты подал прошение об отставке?
— Очередная шутка?
— Шутка? И в мыслях не держал!
— Почему же мне кажется, что ты надо мной издеваешься? — карие глаза чуть потемнели. От гнева? Нет, от разочарования.
— А вот теперь впору обижаться мне! — я скорчил гримасу, соответствующую произнесённым словам. Насколько удачно получилось, не мне судить, но Борг настороженно сдвинул брови:
— На что?
— На твой недалёкий ум, конечно!
— Недалёкий ум? — во взгляде великана боролись два противоречивых желания: намылить мне шею и признать мою правоту.
— А какой же ещё? Человек мудрый... нет: человек взрослый и опытный пропустил бы мои глупости мимо своих ушей, а ты... Не только внимательнейшим образом выслушал, но и пустил внутрь своей черепушки, позволяя сорнякам заполонить поля разума и вытравить на них все всходы!
— Какие поля? Какие сорняки? Хватит этих иносказаний! Говори прямо и чётко!
Ну, наконец-то! Дяденька вошёл в раж. Точнее, достиг того уровня эмоционального накала, когда любое слово оседает в памяти тяжёлым грузом, и даже по пришествии в прежнее уравновешенное состояние избавиться от непрошеных гостей не удаётся. Если, конечно, не уметь освобождать ядра орехов из плена скорлупы.
— Как пожелаешь! Говорю прямо: какой из тебя, к фрэллу, камень «Опоры», если меняешь мнение при каждом удобном случае?
— Я ничего не менял!
— Неужели? А к чему этот каприз с прошением? Стыдно, дяденька: большой и сильный, а ума не нажил. Правда, в народе говорят, что там, где есть сила, там не остаётся места для...
Он всё же не выдержал: рука ушла в замах, но кулак до моего лица так и не добрался, позволив мне облегчённо перевести дух. Конечно, я бы не рассыпался, но кому приятно неделю кряду ходить с синяком под глазом?
А вообще, не достигший завершения, жест меня порадовал. Правда. Порадовал, потому что недвусмысленно показал: в общении со мной Борг открыт до предела. Если таковой вообще имеется. И я завидую рыжему. Почему? Это же так просто: он нашёл человека, рядом с которым не нужно пользоваться масками! За такое сокровище не жаль заплатить любую цену. Не верите? Как бы вам объяснить?... Любая маска, носимая нами, является не просто приятным дополнением к личности — в таком случае не возникало бы никаких проблем. Нет, маска — часть нас самих, плоть от плоти, кровь от крови, но при этом невыносимо чужая вещь, и в этом состоит главная опасность. Опасность потерять своё истинное лицо под ворохом мнимых. Потерять, кстати, в прямом смысле этого слова [117]...
— И всё-таки, надежда есть, — задумчиво почёсываю подбородок.
— Надежда на что?
— На твоё дальнейшее разумное существование, дяденька. Но только после того, как выслушаешь ма-а-а-а-аленькую лекцию.
— Лекцию? — Борг хмурится, но уже не недовольно, а растерянно.
— Ну да. О пользе и вреде неожиданных открытий. Ты так и не ответил, почему подал нелепое прошение... И не надо. Я не знаю всего, что за несколько часов набило внутри твоего черепа неслабые шишки, зато мне известны собственные ошибки. И очень грустно сознавать, что они заставили ошибиться и тебя.
— Я не ошибся, — чересчур твёрдое заявление. Именно такие, излишне жёсткие вещи разрушаются проще всего.
— Правда? А мне думается иначе. Ты наслушался моих бредней и сделал неверный вывод. Впрочем, страшно вовсе не это. Страшно то, что ты принял моё мнение за непогрешимое.
— И вовсе...
— Принял, принял! И сейчас я подробно объясню, как не надо поступать разумному человеку. Во-первых, ты усомнился в справедливости своей искренней привязанности к принцу. Усомнился? То-то же! Но это как раз очень полезное свойство — уметь сомневаться. А вот дальше... Дальше всё развалилось. Ты не должен был признавать поражение своих умозаключений перед моими. Ни в коем случае! Хотя бы потому, что я имею обыкновение ошибаться по сотне раз на дню... Надо было вступить в бой, а не сдаваться. Понятно, дяденька?
— Я и не сдавался... — буркнул рыжий. — Просто что-то щёлкнуло в голове, и сразу стало ясно: я был слишком доверчив.
— Тебя это пугает? Зря! Доверчивым обычно бывает только очень сильный и очень мужественный человек, потому что довериться кому бы то ни было — необыкновенно трудная задача. А ты с ней шутя справился... Поздравляю!
— Было бы, с чем...
— Ещё поймёшь. Позже, когда спокойно нальёшь себе кружку эля, присядешь в тёплом уголке и расслабишься. Попрошу только об одном.
— Не напиваться? — карий взгляд постепенно приобретает прежний азарт.
— И это тоже, но во вторую очередь. А в первую... Не бросай принца. Не оставляй его одного перед целым сонмом врагов — не по-людски это как-то.
— Но...
— Все мы несовершенны, дяденька. Да, его высочество вёл себя неумно, что ж поделать? Никто из живущих на этом свете не поручится, что всегда и везде действовал расчётливо и справедливо... Но у Дэриена есть одно замечательное качество: он способен учиться. И за одно это ему можно простить прежние... неблаговидные поступки. Потому что в будущем он уже не совершит то, в неприглядности чего удостоверился. И лучше, если вы будете учиться вместе!
— Вместе... — хмыкнул Борг. — Считаешь, что я тоже нуждаюсь в уроках?
— А ты против? Согласен, учиться — не самая приятное времяпрепровождение. Я, например, ненавижу уроки... Но от них никуда не денешься, к сожалению.
— Особенно когда наставником выступает Судьба, — подхватил рыжий, чем вызвал моё насмешливое фырканье:
— Судьба? Э нет, дяденька: Слепая Пряха всего лишь ткёт Путь и расцвечивает его узорами Спутников. Мы сами являемся и учениками, и учителями. Попеременно. Друг для друга.
— Хочешь сказать, что чему-то учился и у меня? — недоверчивый прищур.
— А как же! Верности и преданности, например. А ещё способности открывать душу и не требовать за это каких-либо благ... Да мало ли чему! Всего и не упомнить.
— А мне казалось, что ты только учишь.
— М-да? Жаль, — совершенно искренне вздохнул я. — Никогда не желал, чтобы меня считали учителем.
— Почему?
— Все учителя — жуткие зануды!