О чём мечтает в детстве каждый мальчишка? Нет, не о деревянном мече и лошадке. Он мечтает стать героем и спасти мир. Или наоборот? Точно, сначала надо спасти мир, а потом тебя объявят самым смелым и самым умным среди таких же олухов... Нет, я не шучу. Какие тут шутки? И смеяться не над чем. Когда уши, хорошо знающие только холодные и сухие пальцы наставника, восторженно внимают песнопениям охрипших с перепоя менестрелей, юный разум никак не желает понять самую простую из истин: легенды рождаются из праха героев, а не иначе.
То есть, жил-был человек (гном, эльф — по вашему выбору), к звёздам с небес тяготения не испытывал, животных обижал в меру (шпорами бока лошади раскровенить — какая ж тут обида?), тискал соседских девушек на соседском же сеновале, да и вообще — не тужил. Помимо прочего любил помахать железной палкой-ковырялкой, в просторечии именуемой «меч» (также сойдёт топор, дубина, оглобля и любое увесистое орудие нелёгкого душегубческого труда). А может, магией баловался — без разницы. И однажды случилось... Ага. Страшное. То ли посевы потравили, то ли скот заморили, то ли ещё какая напасть приключилась, и надо что-то делать, поскольку оставлять, как есть, нельзя. Сразу же выясняется, что желающих рисковать шкурой поблизости не водится. О, причин сколько угодно и на любой вкус: и семеро по лавкам, и немощь телесная, и несовместимость насилия с мировоззрением, и... Да мало ли отговорок можно придумать? В общем, некому идти с ворогом разбираться. Да и у героя будущего — ни хотения, ни чего другого нет. А есть только маленький домашний зверёк, который до поры до времени мирно спит где-то в межрёберье. Совестью называется. И начинает вдруг этот самый зверёк зубки показывать. Да так настырно показывает, что невмоготу терпеть. И начинает парень думать: что ж на сердце-то так паскудно? Тысячу и одно оправдание придумал, а не помогает. Вот тогда и приходится ему приниматься за работу. А дальше — как повезёт: либо на поле боя сгниёшь, либо овеянный славой домой возвратишься. Но песню о тебе сложат. Только в ней не будет сказано, что герой совершал свои подвиги только потому, что кто-то должен был оторвать задницу от скамьи и засучить рукава...
Я тоже... Мечтал. Положим, не спасать мир (ни к чему это, мир и сам решит, жить ему или умирать), но совершить нечто прекрасное и героическое. Домечтался. Вот и повод подвернулся. Конечно, героем меня не объявят. Но и забыть не смогут. Потому что дурное всегда помнится дольше, чем хорошее. А уж дурного от моей дурости может случиться... Ой, как много.
И всё-таки, стало легче. Как будто долгий путь подошёл к концу, и я стою у порога, за которым меня ждёт покой. Несколько шагов, несколько вдохов — и всё станет не важно. Всё вернётся к истокам. Всё будет ПРАВИЛЬНО. Да, именно так. Если моя мать страдала этим пороком, она в полной мере передала его и мне. Только я обычно очень долго хожу вокруг да около прежде, чем поступить так, как должно. Медлю. Сомневаюсь. Ошибаюсь. Бросаюсь исправлять ошибки. А надо-то всего ничего: спросить собственное сердце. Да-да, сердце, а не разум. Никогда не спрашивайте совета у этого неприятного типа: хорошего он не насоветует. Разумного — пожалуйста, а правильного — никогда. Потому что только сердце может сказать: ты — молодец, действуй в том же духе. Разум же сразу начнёт рассматривать варианты, рассчитывать силы, прикидывать выгоду. В общем, будет делать то, для чего и предназначен. Поэтому в некоторые моменты существования голову надо отлучать от принятия решений. В некоторые, но далеко не во все. Если вы напропалую начнёте «жить сердцем», может случиться много неприятностей. И с вами, и со всеми остальными. Потому что голос сердца временами подменяется голосом тела...
Красивый день выдался. Тихий.
Смотрю на заснеженные деревья за окном. Чёрные когти памяти под белым плащом забвения — очень подходящая к моему настроению картинка. И ни малейшего следа надежды. Ни одного зелёного пятнышка. Не по сезону, конечно, искать травинку в разгар зимы, но так хочется взять и найти. Вопреки всему. Возможно, кто-нибудь и найдёт. Но не я. Я с надеждой уже попрощался. Церемонно и сухо. Кажется, она не была против того, чтобы меня покинуть. В любом случае, невежливо задерживать даму против её воли. Глупо думать, что надежда умирает последней. Она вообще не способна умереть, потому что принадлежит миру, а не его смертным осколкам. Надежда не умирает, напротив: она идёт за похоронной процессией. С сухими глазами...
— Почему ты вернулся?
Оконное стекло не может показать отражение Магрит — слишком светло, и я спешу обернуться, чтобы посмотреть на сестру. Нет, не так: чтобы запомнить её облик так хорошо, как это только возможно. Другого шанса может и не выдаться.
Чёрное и белое. Набросок углём на листе бумаги.
Волосы, гладко причёсанные и забранные в пучок. Благородно-бледные щёки. Кружева и шёлк нижней юбки. Это — белое.
Строгий силуэт платья. Агаты ожерелья и колец. Это — чёрное.
И только глаза не хотят примыкать ни к одному, ни к другому лагерю: то светлеют до голубизны зимнего неба, то наливаются мраком грозовой тучи. О чём ты думаешь, сестричка? О том, какой никчёмный и опасный брат тебе достался?
— Я вернулся, потому что Вы желали меня видеть, dou.
— Тогда — да. А сейчас?
— Сейчас я вернулся, потому что сам желал Вас видеть.
— Для чего? — едва заметное движение головы.
— Чтобы знать, что с Вами всё будет хорошо.
Ресницы почти на целый вдох закрывают от меня синий огонь глаз.
— А со мной что-то может быть плохо?
— Теперь уже точно — нет.
— А до того?
— К чему этот разговор, dou? Все хотели, чтобы я вернулся. Желание исполнено. Все хотят, чтобы я прекратил быть? И это желание близко к исполнению. Ближе, чем хотелось бы мне. Какие ещё вопросы остались невыясненными?
Магрит укоризненно поджимает губу:
— Ты считаешь нас убийцами?
— Зачем же так сразу... Что-что, а убивать меня никто не станет. Слишком недальновидно. Слишком расточительно. О нет, моё тело будут беречь, как зеницу ока. А душа... сама о себе позаботится, если никому кроме меня не нужна.
— Не обвиняй нас в жестокости.
— Обвинять? Упаси меня боги! Я не имею на это права. И никогда не буду иметь. Настоящая жестокость редко бывает обдуманной, а в вашем случае всё взвешено, измерено и занесено в реестр. В две колонки. Правда, не думаю, что количество «минусов» сравнимо с количеством «плюсов».
— Ты злишься, — печально отмечает сестра.
— Злюсь? Самую малость. И знаете, из-за чего? Не надо было позволять мне вникать в ситуацию. Хотя подозреваю, что вы поступили намеренно. Можно узнать, почему? Или посвящения в сию тайну я недостоин?
Магрит молчит, глядя мне за спину. На голые ветки деревьев в саду.
— Быть достойным ещё не значит быть подходящим.
— Подходящим? Для чего?
Невесёлый смешок.
— Не обращай внимания. Просто мысли вслух.
— Хорошо, не буду. Собственно, это уже и не важно. Всё решено, ведь так?
— Решено, — утвердительно кивает Магрит. — Было решено много лет назад. В момент твоего рождения. Но решить и выполнить — не одно и то же.
— Разве могло быть иначе?
— Например, ты мог умереть до назначенного срока.
— Неужели? А Тилирит заявила, что вы наблюдали за мной и не допустили бы...
— Тилирит выдаёт желаемое за действительное, — зябко передёргивает плечами сестра. — Мы наблюдали. Как могли. Но мы не имели права вмешаться, пока есть хоть один шанс на благополучный исход.
— А кто считал эти шансы?
— Мы и считали. Самые ничтожные вероятности, самые призрачные возможности... Это очень трудно, когда ставка в игре больше, чем жизнь.
Ты права, сестрёнка. Трудно. Не у всякого получится вечно оставаться в стороне и хладнокровно взвешивать «за» и «против», когда всё внутри кипит и требует действовать. Должна быть очень веская причина. И она есть.
— Но теперь игра окончена?
— Возможно.
— Вы не уверены?