<i>«Он мне и родители, и семья, и муж и любовник».</i>
А вот и лифт! Кнопка «Вниз». Золотые створки сошлись ужасающе медленно. Кнопка 9. Кабина скрипнула и тронулась.
«Мы сами строим свою судьбу, Гермиона».
«Быстрее, быстрее!»
«Отдел Тайн».
Гермиона пулей вылетела из лифта и помчалась по коридору, не дослушав, что там ещё говорил вслед женский голос. От жуткого предчувствия, что она отчего-то может не успеть, отчаяние захлёстывало с головой.
«Конечно, я бы пошла за ним, куда бы он ни направился».
После той её угрозы в Атриуме Малфой отозвал свой иск, и Отдел наконец-то снова открыли. Но медальон был теперь надежно спрятан в сейфе под охраной Цербера, самого настоящего — мистеру Эссексу забот с начальником Аврората хватило. Но сейчас Гермиону бы не остановил и Цербер. Она уже перебирала в уме усыпляющие заклинания и слова колыбельных, как вдруг натолкнулась на изуродованную дверь Отдела Тайн на полу, вырванную из петель, рядом с завалом битых кирпичей. Нехорошее предчувствие обдало сердце холодом.
А чуть дальше, в узком коридоре, с потолка которого то и дело сыпалась побелка, Квинси тащил ей навстречу мистера Эссекса. Тот сыпал проклятьями и упирался, сжимая что-то в руках, но палочку не задействовал. Гермиона бросилась к ним и помогла вывести начальника в безопасное место.
— Что случилось?
— Он вырубил псину, — хрипло ответил Квинси, высморкавшись в грязный платок. — А потолок всё равно осыпался… Я вызову кого-нибудь из Отдела катастроф…
Гермиона осторожно усадила начальника на пол и ощупала: кажется, все кости целы.
— Что случилось? Почему потолок осыпался?
— Вы что же, не в курсе, мисс Грейнджер? — Эссекс горестно всплеснул руками. — Отдел теперь снова закрыт. И ваш экспериментальный проект тоже…
— Как? Почему?
— Медальон Морганы ни с того ни с сегодня взорвался к дракклам… Говорил же я вам не связываться с проклятыми вещами!
— Откуда вы знаете, что это был именно медальон? — девушка никак не хотела верить в происходящее.
— Вот! Смотрите, мисс Грейнджер! — на грязной ладони мистера Эссекса темнела крупная цепочка и пустая оправа. Рубина внутри не было. — Он один в хранилище лежал, как предмет первой опасности! Я уже Отдел запечатывал, когда сейф затрясся! А Цербер, бедняга, завыл… Чуть-чуть не успел заклинание заморозки на сейф набросить — рванул!..
Гермиона застыла не в силах произнести ни слова. Молчаливые слёзы закапали на чёрный мраморный пол. Только сейчас девушка обнаружила, что всё ещё крепко сжимает растоптанную розу из сада Поттеров — острый шип впился в кожу. Она растерянно посмотрела на израненную ладонь, как в отражение — точно такая же, как эта роза — растоптанная и беспомощная. Без единого шанса когда-нибудь встретиться с Люциусом.
Глава 10. В которой зеркала разбиваются
Смотрю в зеркало, а в отражении вижу не себя, а тебя. Так и должно быть. Любящие становятся отражением друг друга. Я не могу без тебя и знаю, ты не можешь без меня.
(Эльчин Сафарли…нет воспоминаний без тебя)
— Вы будете брать эти часы или нет?
Гермиона вздрогнула и отложила обратно на стеклянную витрину мужские наручные часы на широком посеребрённом браслете.
— Да… Нет. Я в другой раз зайду.
— Ну да, конечно, — продавщица брезгливо поджала губу и сложила руки на груди, — вы уже вторую неделю их разглядываете. Денег нет, да, чтобы парню своему подарить?
Гермиона бросила на неё взгляд, да такой тоскливый, что та умолкла.
На крыльце ветер подбрасывал пустой пакет из-под чипсов.
«Действительно, хватит цепляться за идиотские мечты. Всё кончено. Всё в прошлом. Надо жить дальше: будущим».
Она зашагала по вечерней улице маггловского Лондона, среди шума жёлтых, как канарейки, кэбов и красных двухэтажных автобусов. Между прохожих, среди которых не было никого с длинными белыми волосами, никого по имени Люциус. Вместе со стылым ноябрём в Лондон пришёл ветер-свирельщик. И он монотонно гудел вдоль переулков и в арках, ныл в трубах и каминах, завывал тоскливо, как вервольф в полнолуние. Гермионе порой казалось, что у неё образовалась дырка в сердце, и ветер, проникая сквозь эту дырку, создаёт этот гулкий заунывный звук — звук бесконечного одиночества.
Отдел Тайн вскоре после взрыва отреставрировали и открыли, и она всё также ходила на работу, расколдовывая древние реликвии, чтобы внести очередную инвентарную запись в скучный пыльный журнал. После всех этих скандалов с Малфоем и медальоном многие волшебники перестали здороваться, а некоторые и вовсе воротили нос при встрече. Но Гермиона только выше задирала подбородок, проходя мимо: а что же ещё оставалось?
«Почему я два раза оказывалась именно в Малфой-мэноре? — гадала она. — Может, именно там и стоило искать ответ?»
Гермиону мучительно тянуло туда, но Малфой дураком не был и обезопасил себя после их встречи в Атриуме: теперь законом ей было запрещено приближаться к нему ближе, чем на десять ярдов.
С самодельным кулоном, полном драгоценных воспоминаний, она так и не расставалась. Увы, в волшебном мире Омуты памяти оказались вещицей редкой и весьма дорогой. А уж чтобы получить такую штуку в подарок, нужно было стать единственной наследницей состоятельных магов или просто небывалой счастливицей. Ни той, ни другой Гермиона, разумеется, не являлась, поэтому бралась за любые подработки в Министерстве, чтобы отложить побольше денег: на Косой Аллее в одном магазинчике удалось найти старенький, но действующий Омут памяти. Она сторговалась с хозяином и теперь собирала каждый каждый сикль, надеясь хотя бы в воспоминаниях увидеться с Люциусом. А в магазин маггловских часов заходила чаще по привычке, глупая и навязчивая мысль не отпускала: как чудесно смотрелись бы те часы с широким посеребрённым браслетом на запястье её Малфоя…
«Он не твой, — одергивала она себя, — и никогда им не будет. Хватит себя обманывать. Он вообще здесь никогда не сможет появиться. Медальон уничтожен».
* * *
Люциус продолжал жить своей обыденной жизнью, хотя порой казалось, будто она остановилась. Иногда чудилось, будто в спальне Гермионы у подоконника, где она стояла в последний раз, образовалась дыра. Чёрная дыра, которая безвозвратно утянула девушку. И теперь тянула за собой его самого.
Драко, ко всему прочему, пропадал где-то на саммите в Камбодже, и только раз прислал открытку на фоне старых статуй и багровых джунглей. И, само собой разумеется, не обошлось без скандала с его женой. В первый же вечер после возвращения она заявилась к нему в спальню. Но Люциус встретил её холодно.
— Что тебе здесь понадобилось?
Невестка оторопела и изменилась в лице.
— Что здесь случилось, пока меня не было? Ты что, переспал с ней? Ты переспал с этой потас…
— Замолчи, — тихо, но веско оборвал Люциус.
И сказано это было с таким нажимом, что девица попятилась, в панике открывая и закрывая рот.
— Если ты бросишь меня, — выкрикнула она, — я позабочусь о том, чтобы на первой полосе «Ежедневного Пророка» появилась статья о том, какое бельё ты носишь!
Люциус хмыкнул и отвернулся.
— Из тебя никудышная шантажистка, невестка. Советую забыть обо мне, пока я не вышвырнул тебя за порог с позором без единого кната. И чтобы ноги твоей больше не было ни в моём кабинете, ни в спальне.
Она стояла и смотрела на него, приоткрыв рот в немом изумлении.
— Что ты сказал? Как ты сме…
— Вон!
Ещё мгновение «Гермиона» переваривала услышанное, а потом унеслась, шумно хлопнув дверью.
Люциус, как и бывало раньше, когда наваливалась тоска, целиком погрузился в работу. Но, как назло, оба проекта, над которыми он с энтузиазмом трудился, приостановили из-за нехватки финансирования. Вне себя от досады, он продиктовал секретарше, миссис О'Нил, язвительную служебную записку для министра.
Признаться, Люциус никогда не замечал миссис О'Нил. Она занималась разбором мелкой корреспонденции, готовила документы на подпись. Но однажды старая дева напомнила о себе. В момент, когда ему опостылело разглядывать серый лондонский туман за окном и он с тоской вспомнил об ясном небе Уилтшира.