— Да что за идиоты работают в Отделе прогноза погоды!
Люциус взмахнул палочкой, и за окном вдруг зазолотился осенний парк Малфой-мэнора. Солнце только-только взошло и обливало дрожащие на лёгком ветру листья кустов чистым сиянияем. И вишни у скамейки с изогнутой спинкой. Спелые вишни рдели на ветвях, словно прощальные осенние поцелуи. И он вдруг вспомнил, как Гермиона сидела на скамейке, покачивая ногой в полуспавшей туфельке, и с аппетитом поедала вишни. Алый сок на её нежных губах… утренний румянец. Отблески солнца в тёмных глазах цвета свежезаваренного чая.
— В самом деле, красиво, сэр, — проскрипела миссис О'Нил, щурясь из-под очков. — Так и манит присесть. Будто кто-то только что был там…
И Люциус поспешно стёр с лица глупую улыбку.
Он теперь частенько не мог заснуть. До трёх ночи ворочался в пустой постели и не мог сомкнуть глаз, постоянно прокручивая в памяти их встречи, стычки, ссоры… и поцелуи. И ловил себя на мысли, что Гермиона, настоящая Гермиона, задела в нём что-то важное. Будто запустила снова старый сломанный когда-то часовой механизм. И стрелки тикали, стучали, отсчитывали время, которое утекало, как воспоминания в Омут памяти. Времени становилось слишком много, чтобы с ним справиться. А работа, как ни странно, не могла отвлечь и помочь забыться. И чтобы убить время, Люциус принялся перечитывать письмо Гермионы, которое она отправила ему после той ночи, когда он спутал её со своей невесткой. В конце концов, довод, который держал якорем в песках безмятежности: «Это всего лишь интрижка, которая ничего не значит», начал с корнем вырываться. И причина этому была одна: потому что доводом был никудышным. И вскоре Люциус обнаружил себя в собственной библиотеке с «Деяниями Великих» на коленях, раскрытых на статье о Медальоне Морганы. Ко всему прочему он чувствовал себя сыщиком, который с азартом гончей идёт по следу.
Вот фейную пыльцу достать оказалось сложновато. Не будь он столь богат, возможно, ничего бы и не вышло, но даже при оговоренной плате заказ через Горбина шёл так долго, что Люциус начал терять терпение и надежду.
Он долго раздумывал над этой дурацкой авантюрой. В конце концов, можно и вернуться обратно. Но здесь держит только Драко. Непутёвый оболтус, который ищет сам не знает чего, потерявший со смертью матери ощущение нужности. Может, он и сам виноват в том, что не дал сыну достойного примера для семейного подражания. Просто теперь было не кем. А та, с которой хотелось бы, не здесь…
На поиски медальона ушло два месяца. Проныра Юджин Уитмор писал, что обнаружил его в Намибии, впаянным между глаз какого-то громадного каменного божества. Люциус посулил шедрую прибавку за работу, и жадный до галлеонов прощелыга сумел достать для него драгоценную реликвию, а потом и доставить в Лондон.
Тем злосчастным вечером Малфой стоял у того самого окна в спальне той, бесследно пропавшей, Гермионы, и разглядывал на ладони медальон. Отблески пламени свечей играли на гранях рубина, таинственно переливаясь. В сейфе Гринготтс Драко ожидало письмо с подробным рассказом, где его отец и когда вернётся. Из оцепенения его вывел голос, который он ожидал здесь услышать меньше всего, Люциус едва успел сунуть медальон в карман брюк.
— Ничего не выйдет, — невестка вошла и закрыла за собой дверь «Коллопортусом».
Она прошлась вдоль комнаты своей фирменной походкой, поигрывая палочкой и давая понять, кто здесь хозяин положения. У Люциуса в душе закралось недоброе предчувствие.
— Какие злые духи принесли тебя?
Невестка зло усмехнулась.
— Куда-то собрался, Люциус?
— Это тебя не касается.
— Ну как же… не стоит меня недооценивать. Я, как и моё отражение, люблю старинные книги и всякие… тайны… — она сняла дезиллюминационные чары с какого-то предмета и вытянула руку, в которой на цепочке покачивался точно такой же медальон, что он держал в руках. — Думаю, очень даже касается.
Люциус похолодел.
— Где ты его взяла?
«Гермиона» победно рассмеялась
— Уитмор продал.
Сердце Люциуса пропустило удар.
— Ты думал, один здесь такой умный? — ухмыльнулась невестка. — Хочешь сбежать к ней? К своей подстилке?
— Закрой. Свой. Рот!
Люциус выхватил палочку из трости и направил на нахалку, но та вдруг отшвырнула медальон и молниеносно ударила в него каким-то невербальным. Время для Малфоя остановилось. Он даже не успел ничего сделать. В спальне ослепительно полыхнуло алым… Раз, другой… И вдруг страшный грохот сотряс комнату. Люциус упал. С того места на полу, где лежал медальон, повалил сизый дым.
Рядом громко хлопнуло: верный Хэнк храбро трансгрессировал в спальню, чтобы спасти хозяина. Он одним щелчком пальцев разогнал едкий дым, и заботливо помог Люциусу подняться.
Малфой благодарно сжал лапку домовика и бросился к громадной прогалине в дорогом ковре. В самом центре зияли обугленные доски паркета, а на них — почерневшая от копоти пустая оправа. От рубина остались одни воспоминания.
Рядом на четвереньках стояла невестка и надсадно кашляла. Она утёрла сажу со лба и поднялась, одёрнув юбку. Люциус отвернулся, не в силах смотреть на неё. Внешность, от той Гермионы в невестке была лишь внешность…
Он машинально вытащил из кармана фальшивый медальон. Тот, разумеется, даже не нагрелся, ведь в нём не было ни капли древней магии Морганы. Красивый. И абсолютно бесполезный. Малфой отшвырнул его, чувствуя, как в душе растёт отчаяние.
Он не мог поверить. Не хотел.
«Всё кончено, Люциус. Всё кончено».
У него потемнело в глазах от ярости.
— Она врезала за тебя Уизли! — кричал он невестке. — Она объяснила мне, почему ты на меня так вешалась, хотя ты сама себе это вряд ли бы объяснила! И этим ты отплатила ей?
Та смотрела на него в недоумении, до неё постепенно начало доходить, что она натворила.
Люциус сжал кулаки, отчаянно желая, чтобы пальцы сомкнулись на шее этой завистливой идиотки.
— Надеюсь, тебе хватит совести до конца дней смотреть на себя в зеркало…
Когда он хлопнул дверью, за спиной послышались глухие сдавленные рыдания. Но этого Малфой уже не слышал: он трансгрессировал так стремительно, что вслед за ним в образовавшуюся воздушную воронку унеслись какие-то бумаги с бюро.
* * *
Над Лондоном сгустились сумерки цвета чая с дикой вишней — тёмно-бурые, с красноватым оттенком. Гайд-парк заметало первой снежной крупой, которая таяла на подлёте к городу, оседая на шляпах прохожих мокрым туманом. Резкий ветер раскачивал рекламные щиты над мостовой и теребил вампирский плакат с Биллом Найи на афише местного кинотеатра.
В небольшой квартире на Эджвар-роуд Гермиона Грейнджер, устроившись с ногами на диване и обняв колени в старых потёртых джинсах, методично напивалась. На столике у дивана темнела пузатая бутылка коньяка, рядом покоилась початая плитка шоколада.
Шторы были плотно задёрнуты, потому что на подоконнике сидела сова Поттеров и время от времени постукивала клювом в раму. Но несмотря на всю свою любовь к животным, Гермиона упрямо её игнорировала. Сегодня, в пятницу вечером, когда она явилась, наконец, купить свой Омут памяти, оказалось, что хозяин магазина уже продал его по цене втрое превышающей ту, за которую сторговался с ней. Ярости девушки не было предела. Она кричала, ругалась и угрожала Авроратом. Но всё это не могло вернуть чёртов Омут.
И поэтому сегодня, когда все расслабляются и сидят по домам, она не желала никого видеть. Хотела просто побыть наедине с собой.
«Господи, неужели это так много? Почему бы всем им не оставить меня в покое?»
На полу, в тусклом мерцании свечей, колюче сверкали осколки разбитого зеркала. Время от времени Гермиона апатично взмахивала палочкой и выбрасывала невербальное «Репаро». Осколки сливались воедино, вставая на место. Но после очередного бокала следовала мощная «Бомбарда» в несчастное стекло и всё повторялось заново.