Мясо в меня пока что не полезет. Да и рыба — тоже. Можно было бы взять тушёных овощей, но и это рискованно. Иногда я просто ненавидел свой поганый организм! Ладно, ещё день-два, и я смогу отожраться... Если будет чем.
По мере убывания снеди разговоры за столами становились оживлённее. Обсуждалось всё: погода, цены на зерно и лошадей, политика короля и любовные похождения его министров. В другое время я бы внимательнее прислушался к утомлённым поглощением пищи голосам, но горячий эль разморил меня быстрее и надёжнее, чем холодный, и я сполз на стойку, подпирая щёку рукой и глядя на своё отражение в начищенном до блеска подносе. Как-то всё это странно и загадочно, правда? Отражение кивнуло: «Правда».
Хлопнула дверь, пропуская в зал нового и весьма мокрого гостя. Когда тёмный от влаги плащ был сброшен на руки подбежавшего слуги, глазам присутствующих предстал смуглый чёрноволосый мужчина средних лет, грузный, но осанистый, на стёганом кафтане которого имелись знаки различия практикующего члена Лекарской гильдии.
— Ну-с, где наш больной? — весело и задорно вопросил он.
Хозяин обоза поспешил к нему навстречу:
— На второй этаж, доктор, пожалуйста...
Они протопали вверх по лестнице и исчезли за одной из дверей, выходивших на галерею. То ли лекарь был весьма опытен, то ли — совсем наоборот, но осмотр не занял много времени — не прошло и пяти минут, как эта парочка спустилась в зал и заняла места за столом неподалёку от меня. И лекарь и купец были вполне довольны и спокойны.
— Не волнуйтесь, голубчик, всё просто замечательно! — говорил доктор, с аппетитом налегая на жаркое. — Юноша просто спит, залечивая раны. Мне, собственно, даже нечего здесь делать...
— Что вы, доктор, я бы просил вас задержаться хотя бы на пару дней, если, конечно, у вас нет срочных дел.
— На ваше счастье, я совершенно свободен до конца недели, — кружка эля опустела, — и понаблюдаю за юношей, если вы считаете это необходимым...
— А вы считаете, что можно обойтись и без...
— Ну конечно, голубчик! Здоровый сон — всё, что нужно в такой ситуации...
Я довольно улыбнулся своему отражению. Собственно, сомнения не посещали меня и до уверений лекаря, а уж теперь я мог просто собой гордиться. Если бы было чем гордиться... Спит-то он спит, а вот кто и когда его разбудит?
Доктор и купец углубились в разговоры о политике, а рядом со мной воздвиглась хмурая скала в лице Бэра.
— Ты закончил?
— Что именно?
— Жрать.
— Да, если это тебя и в самом деле интересует. — Мне не понравились слегка виноватые глаза лучника, но я удержался от острот.
— Тогда идём.
— Куда это? — удивился я.
— Узнаешь.
Не скажу, чтобы меня привело в восторг это приглашение, но я почёл за лучшее не спорить и последовал за юношей. Всё на тот же второй этаж, благо третьего этажа здесь отродясь не было.
Мы миновали почти десяток дверей, остановившись в самом конце галереи. Комната, в которую меня привёл Бэр, была угловой, не слишком уютной, не слишком светлой и не слишком тёплой. Да и кровати в ней не было — из всей мебели имелись в наличии только стол, пара колченогих стульев и стенной шкаф. Возможно, это был чей-то кабинет. Или эту комнату использовали в качестве кабинета постояльцы. Потолочная балка нависала над головами, покоясь на двух довольно толстых подпорках из грубо обработанного дерева. К одной из этих подпорок Бэр и велел мне встать спиной. Я смутно догадывался, зачем, но не стал протестовать и, даже когда запястья сдавили — не туго, но надёжно — верёвочные петли, только поинтересовался:
— В чём причина подобных действий с вашей стороны?
Закончив вязать узлы, лучник присел на край стола и некоторое время исподлобья меня разглядывал. Тусклого света из окна было недостаточно, чтобы я мог до конца разобраться в выражении его глаз, но в голосе, кроме досады, ничего не услышал:
— Скажи спасибо его высочеству...
— Высочеству?
— Мальчишка, которого ты отшлёпал, когда-нибудь станет правителем Западного Шема.
— Вот как?! — Я присвистнул. — Нехорошо получилось...
— Весьма, — хмуро подтвердил лучник. — И теперь он блажит, твердит, будто не может чувствовать себя спокойно в одном доме с тобой... Так что не обессудь: эта мера единственное, что хоть немного его успокоило.