Старуха лежала на трех пуховых подушках с вышитыми наволочками, костлявые нога были укрыты пестрым лоскутным одеялом. Стол с лампой был придвинут к кровати, чтобы она могла доставать лежащие на столе предметы: сонник, белое блюдце, корзиночку с рукоделием, стакан с водой, Библию и еще многое другое. Перед тем как появилась Ф. Джэсмин, Большая Мама разговаривала сама с собой — у нее вошло в привычку, лежа в постели, рассказывать себе, кто она такая, чем она занята и что собирается делать. На стене висели три зеркала, в которых отражался неровный золотисто-серый свет лампы, отбрасывавший на стены гигантские тени. Фитиль лампы коптил. В задней комнате кто-то расхаживал из угла в угол.
— Я пришла, чтобы вы мне погадали, — сказала Ф. Джэсмин.
Хотя Большая Мама, оставаясь одна, разговаривала сама с собой, она умела хранить глубокое безмолвие. Она довольно долго смотрела на Ф. Джэсмин, пока наконец не сказала:
— Хорошо. Поставь табуретку перед фисгармонией.
Ф. Джэсмин подтащила табуретку к кровати и, наклонившись, повернула руку ладонью вверх. Но Большая Мама не стала рассматривать ее ладонь. Она внимательно вглядывалась в лицо девочки, потом выплюнула комочек жевательного табака в горшок, который вытащила из-под кровати, и в конце концов надела очки. Это заняло так много времени, что Ф. Джэсмин решила, будто старуха пытается читать ее мысли, и ей стало не по себе. Шаги в соседней комнате стихли, и теперь в доме не раздавалось ни звука.
— Думай о прошлом и вспоминай, — приказала Большая Мама. — Расскажи мне, что тебе приснилось в последний раз.
Ф. Джэсмин попыталась вспомнить, но сны ей снились редко. Наконец она вспомнила сон, который приснился ей летом.
— Мне приснилось, что я смотрю на дверь, — сказала она, — и вдруг она начала медленно открываться. Мне стало очень страшно, и я проснулась.
— Была ли в этом сне рука?
Ф. Джэсмин задумалась.
— Кажется, нет.
— А на двери был таракан?
— Нет… Кажется, нет.
— Вот что это значит. — Большая Мама медленно закрыла и снова открыла глаза. — В твоей жизни произойдет перемена.
Потом она взяла ладонь Ф. Джэсмин и довольно долго рассматривала ее.
— Я вижу здесь, что ты выйдешь замуж за парня с голубыми глазами и светлыми волосами. Ты проживешь семьдесят лет, но бойся воды. Еще я вижу канаву с красной глиной и тюк с хлопком.
Ф. Джэсмин решила про себя, что все это пустая трата денег и времени.
— А что это означает?
Внезапно старуха подняла голову, жилы на ее шее напряглись, и она крикнула:
— Ах ты, дьявол!
Она смотрела на стену между гостиной и кухней, и Ф. Джэсмин обернулась.
— Что, ма? — отозвался голос из задней комнаты, похожий на голос Хани.
— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не задирал свои ножищи на кухонный стол!
— Ладно, ма, — покорно сказал Хани, и Ф. Джэсмин услышала, как он опустил ноги на пол.
— Твой нос прирастет к книге, Хани Браун. Положи-ка ее и доешь свой ужин.
Ф. Джэсмин зябко поежилась. Неужели Большая Мама прямо сквозь стену увидела, что Хани читает книгу, положив ноги на стол? Неужели эти глаза способны пробуравить взглядом деревянную перегородку? Пожалуй, стоит слушать ее внимательно.
— Я вижу деньги. Сколько-то денег. Еще я вижу свадьбу.
Вытянутая рука Ф. Джэсмин слегка вздрогнула.
— Вот, вот! — воскликнула она. — Расскажите мне об этом.
— О свадьбе или о деньгах?
— О свадьбе.
Их тени на голых досках стены были огромны.
— Это свадьба близкого родственника. Еще я вижу поездку.
— Поездку? — переспросила Ф. Джэсмин. — Какую поездку? Длинную?
Руки у Большой Мамы со скрюченными пальцами были покрыты бледными пятнами, а ладони цветом напоминали оплывшие розовые свечи, какие зажигают в день рождения.
— Короткую, — ответила она.
— Как же так… — начала Ф. Джэсмин.
— Я вижу отъезд и возвращение. Туда и назад.
Разумеется, это ничего не значило — ведь Беренис, конечно, рассказала старухе про поездку в Уинтер-Хилл и про свадьбу. Но если она действительно видит сквозь стены…