– Что надобно Мамаю?!
– А шут его ведает! – отзывается Федор Кошка, дернув плечом. – Нынче его Черкас вновь выбил из Сарая, дак злобствует, требует нового серебра!
– Хватит!
– Попил кровушки! – раздаются дружные голоса.
– Кабы год как год, а то моровая напасть, засуха, кони дохнут! С каких животов?!
– Как таковая пакость могла произойти? – вопросил осторожный Афинеев суздальского князя. Дмитрий Костянтиныч глянул надменно, но и великий князь Дмитрий тоже перевел взгляд на тестя, следовало отвечать. Голенастый сухой суздальский князь гневно дернулся:
– Денис! – высказал единым словом главное. – Смерды, вестимо… Голод, грабежи… А тут в соборе: «доколе», мол! – князь сердито отводит взгляд.
– Где посол? – вопросил, в очередь, Иван Мороз.
– Сарайка? Сидит с дружиною на воеводском дворе! – устало отзывается князь. – Я приставил охрану и корм выдаю.
– Сколько их? – поинтересовался Александр Всеволож.
– Да сотни… две наберется, ежели всех сосчитать! – неуверенно протянул Дмитрий Костянтиныч.
– А было?
– Полторы тысячи!
Бояре молча переглядываются. Кое-кто полез в затылок пятернею. Нижегородские смерды славно-таки поработали!
– А почто и вел эстолько! – высоким голосом возражает Григорий Пушка.
– Узбековы времена похотел воротить! Ну, разорили бы несколько городов, народу побили! Того хотите, бояре?!
Ему не отвечают. Только Данило Феофаныч, в очередь, утирая красным тафтяным платом взопревший лоб, произносит спокойно:
– Такого Мамай не простит!
– Да и так-то… – поддержал Данилу Дмитрий Зернов. – Послов ить побили! Нехорошо! Не по закону таковое творить!
– Смерды… – отозвался устало Дмитрий Костянтиныч. – Не сдержать было!
– Тамо таковое дело, – вновь заговорил Кошка. – В Хорезме сейчас подымает голову Тимур, сильнее его нынче никого нету; в Белой Орде Урус-хан, тоже воевода суровый. И тот и другой без нашей помочи живо Мамаю хребет переломят! И так уж все волжские грады истерял! Сидит на Дону, на вчерашних половецких кочевьях, от кафинской торговли да от нас токмо серебро и емлет. А все новым Батыем себя мнит! Требует даней, как при Чанибеке-царе, а на поди! А того в толк не берет, сколь ему уже за ярлык заплочено! Не поддержал бы Михайлу, не вверг нож в ны, дак и дань мочно бы дать по-старому!
Мужающий князь на престоле тут разлепил губы, сказал заносчиво (хотел спокойно и твердо, но не получилось).
– Прежней дани ему от нас не видать! Придет на Русь – встретим с оружием!
Бояре, многие, скоса глянули на своего князя. Редко доселе размыкал уста, но владыки нет, и должен же князь когда-то начинать править?!
– С оружием… – протянул, покачавши головою, Матвей Бяконтов. – А где оно?
Окольничий, Тимофей Василич, сказал отрывисто:
– Рати не собраны! Надлежит помыслить путем! А токмо и уступать Мамаю не след!
– Не след, не след! – согласно закивали бояре. Князь Дмитрий обвел глазами хмурые боярские лица. Обижаться раздумал. Что бы он сам натворил, кабы еговую тысячу ратных ни за что ни про что истребили в степи?
– Кто там в Орде мутит?! – подал голос со своего места Иван Вельяминов. Дмитрий сумрачно глянул на него. Федор Кошка поднял голову, подумал, отмолвил кратко, единым речением:
– Фряги!
– Ентим чего надобно? – недовольно вопросил князь.
– К нашему северу руки тянут! – пояснил Кошка. – Меховой торг мыслят в свои руки забрать!
– Ежели пустить их… – произнес кто-то на дальней скамье.
– Пущай до того завоюют Москву! – взрывается Иван. – У нас един фрязин печорскую дань емлет, дак и то в скорости всю Печору до зубов обдерет! Пустим – станет Сурожский стан Галатою, а мы – обобранным Цареградом! Все серебро мимо нас прямиком в Кафу поплывет, а оттоле – в Геную! Я как тысяцкий первым не позволю того!
Грамоту злополучного фрязина Андрея подписывал князь Дмитрий. Не стоило б Ивану о том поминать! Князь глядит на него не мигая, потом закусывает губу и отворачивает пошедшее пятнами лицо. Федор глянул на князя и, сожалительно, на Ивана Вельяминова. Коли власть, дак уж власть! Неча тебе было, Иван, называть себя тысяцким при живом батьке, хоть ты и сотню раз прав! – подумалось ему.
– Меховой торг будет у нас, на Москве! – медленно произносит Дмитрий, справясь со своею яростью. Иван Вельяминов в этом случае был, разумеется, прав, и не стоило ему так уж гневать на него за смелое слово. Хоть и не тысяцкой он вовсе, а токмо сын при отце!
– Ну дак и што, пойдет походом на нас Мамай? – уточняет Иван Мороз, сжимая кулаки и плотнее усаживаясь на лавке.