– Спать!
Невесть что и натворил бы Василий, не явись к нему Иван Вельяминов вовремя…
Глава 36
Уцелевшие в первую ночь московиты продолжали, однако, оставаться у суздальского князя почти в заложниках. Дмитрий думал, и думалось ему трудно. Не было уже на земле брата Андрея, коего он даже не сумел похоронить, приехавши только к девятинам, и который один мог бы ему ныне дать разумный совет. Он послал отай скорого гонца к брату Борису и теперь ждал, не отвечая московским послам ни да, ни нет. Наконец гонец воротился. Борис по-прежнему требовал себе Нижний, уступая Дмитрию полученное им от хана великое княжение…
Князь выходил на глядень городовой стены, смотрел угрюмо в ту сторону, отколе уже дважды подступали под город череды московских полков. Волнами проходили в душе и памяти обида, боль, порою ярость… Воли – не было. Погадав о себе, сам наедине с собою, понял что страшится новой войны с Москвой. Ослабнув духом, советовался с женой, с матерью. Великая княгиня Олена сердито отмалчивалась. Единожды взорвалась гневом:
– Муж ты али баба какая? Рати собраны? Князья помогут? Пущай хоть Ольгерд полки подошлет! Ну! А меня прошаешь! Бабу! Тьфу! Воин! – Ушла и говорить боле не стала.
Князь, измученный, бродил по терему. Зашел в светлицу к старшей дочери. Марья сидела за пялами. Глянула скоса.
– Вот, доченька! – произнес Дмитрий потерянно. – Не ведаю уже ничего!
– Микула Вельяминов хочет посватать меня, – сказала Маша без выражения, глядя перед собой в пустоту за пялами.
Дмитрий, еще ничего толком не поняв, закричал, срывая голос, затопал ногами. Дочерь взялась за щеки, прикрыла уши ладонями. Дождала ослабы отцовых воплей, вымолвила:
– Ах, батюшка! Верши, как ведаешь, стыда бы опять не было только!
Дмитрий вдруг кончил орать, засопел, значительно задрал бороду:
– Отдать, дак за князя самого!
– Князь Митрий не ровня мне, – возразила Мария рассудливо. – Молод! Ему Дуня ровня! Коли уж не за Вельяминова, так ни за которого из московитов не пойду! – сказала и утупила взор. Твердо сказала. Дмитрий осекся, поглядел на дочерь новым зраком, обмысливая. Вышел, прихлопнув дверь.
В тот же вечер он вызвал на говорку Тимофея Вельяминова. Сопел, пытался изобразить гнев – гнева не являлось.
Тимофей озирал Дмитрия Константиныча, прикидывая, дозрел тот али еще не дозрел. Выговорил наконец («А, была не была!»):
– Князь Борис, слышь, за Нижний обещает и грамоту подписать на отказ от великого княжения… Баяли о том еговы бояре!
Угадал верно. Дмитрий оскучнел, склонил голову.
– Чего хочет от меня владыка Алексий? – Пояснил, помедлив: – Ежели я передам ханский ярлык Дмитрию!
– На ярлыке спасибо, князь! – осторожно отмолвил Тимофей. – А токмо… – Он приодержал речь, намеря высказать главное требование Москвы как можно опрятнее. – В грамоте нашей, что от Мамая и хана Авдула получена… – Он вновь остро глянул в очи суздальскому князю, понял, что продолжать можно, выслушает! – В грамоте той великое княжение владимирское названо вотчиною великого князя московского! Дак от тебя, князь, не посетуй уж, надобно теперича согласие на то! Чтобы, значит, отрекся ты, батюшко, от владимирского княженья и с родом своим на все предбудущие веки!
Выговорив самое трудное, Тимофей смолк, тревожно разглядывая князя. Но Дмитрий был тих, думал.
– А заботу о Нижнем, – бодрее продолжал Вельяминов, – чтобы, енто самое, по старшинству, по ряду, по закону… Владыко берет на себя. Надо – и ратную силу тебе в помочь подошлет!
Князь продолжал молчать. Сумрачно глянул и опять поник взором. Тимофей, не дождавши ответа, встал, отдал поясной поклон:
– Прости, коли чем прогневил, княже! А у посла воля не своя, говорим, как велено!
Снова поклонился, коснувшись рукою пола; дождав разрешающего кивка князя, пятясь, покинул покой.
Дмитрий и доселе не умел, стойно Андрею, задумывать слишком далеко. И не первому ему приходило менять первородство на чечевичную похлебку!
Ночь он не спал. Прикидывал так и эдак. Силился представить эти «предбудущие веки» и не мог. В очи лез рассерженный Василий Кирдяпа, рожицы младших, дочери… Какие там «веки», ежели грамоты переменяют по воле своей все очередные золотоордынские ханы едва не кажен год! Представил было себя в самом жалком унижении, лишенным княжеской чести, на лавке среди бояр в думе московской… Тотчас замотал головою со стыда. А ведь уже идут! Уже становятся мелкие изветшавшие князи боярами московскими! Нет, только не это! Драться! Драться до самого конца, до умертвия!