О. Генри
ОТРЕЧЕНИЕ
(Из сборника «Сердце Запада»)
Бродяга Кудряш двинулся было бочком к стойке с бесплатной закуской, но, поймав мимолетный взгляд буфетчика, остановился и постарался принять вид состоятельного человека, который только что пообедал у Мангера и поджидает теперь приятеля, обещавшего заехать за ним на своем моторе. Артистические способности Кудряша были на высоте задачи, но внешние данные у него подгуляли.
Буфетчик будто бы невзначай обошел вокруг стойки; глаза у него были подняты кверху, словно он обдумывал сложную задачу из области оштукатуривания потолков; но вдруг он так неожиданно накинулся на Кудряша, что бродяга не успел даже пробормотать оправдания. Неотразимо, но так хладнокровно, что казалось, будто он делает это совершенно бессознательно, виночерпий толкнул Кудряша к вращающейся двери и, с окрашенной почти грустью небрежностью, выбросил его пинком ноги на улицу. Такова практика буфетчиков на Юго-Западе.
Кудряш не торопясь вылез из канавы. Он не чувствовал злобы или вражды к человеку, изгнавшему его из бара. Пятнадцать лет бродяжничества (из двадцати двух лет жизни) закалили его дух. Копья и стрелы злокозненной судьбы вообще-то притуплялись, ударяясь о стальной панцирь его гордости, но обиды и оскорбления со стороны буфетчиков Кудряш переносил с особой кротостью. Они были его естественными врагами, а когда (это бывало) они становились его друзьями, это было вопреки законам природы. Приходилось действовать на авось. Но Кудряш еще не научился понимать этих флегматических, томных буфетчиков Юго-Запада, которые обладали графскими манерами, и, если им не нравилось ваше присутствие в баре, они выставляли вас с молчаливой быстротой шахматного автомата, выбрасывающего вперед пешку.
Кудряш простоял несколько минут на узкой, проросшей мескитной травой улице. Сан-Антонио смущал и беспокоил его.
Он уже три дня был гостем этого города; он высадился здесь из товарного поезда, потому что мексиканец Джонни наговорил ему в де-Муане чудес о Сан-Антонио: он уверял его, что в Сан-Антонио бродяг бесплатно кормят манной небесной, да чуть ли еще не со сливками и сахаром.
Поначалу Кудряш нашел, что Джонни был отчасти прав. Здесь, действительно, царило гостеприимство, беспечное, щедрое и беспорядочное. Но сам город тяготил Кудряша, привыкшего к шумным, деловым и благоустроенным городам Севера и Востока. Здесь ему, нередко правда, бросали целый доллар, но зато здесь слишком часто сопровождали этот доллар добродушным пинком. Один раз банда развеселившихся ковбоев накинула на него лассо и тащила его по черной земле, пока его костюм не пришел в такое состояние, что его не принял бы под свое покровительство ни один приличный тряпичник. Извилистые, пересекающиеся, никуда не приводящие улицы этого города озадачивали его. Кроме того, здесь была речонка, изогнутая, как ухват, которая ползла по самой середине города и была пересечена чуть ли не сотней маленьких мостов; эти мосты были настолько похожи друг на друга, что это действовало Кудряшу на нервы. А у последнего буфетчика башмаки были, видно, номер девятый.
Бар стоял на углу. Было восемь часов вечера. Прохожие, шедшие домой и из дому, толкали Кудряша, остановившегося на узком каменном тротуаре. Между зданиями налево открывалась расщелина, также претендовавшая на звание проезжей улицы. На ней было темно, за исключением одного огонька. Там, где был свет, несомненно, были и человеческие существа, а там, где в Сан-Антонио находились после наступления ночи человеческие существа, можно было надеяться на закуску, а уж на выпивку — без всякого сомнения. Поэтому Кудряш устремился на огонек.
Иллюминация эта исходила из кафе Швегеля. На тротуаре перед ним Кудряш подобрал старый конверт. Может быть, в нем лежит чек на миллион долларов? Конверт оказался пустым. Но бродяга прочел адрес: «Мистеру Отто Швегелю», название города и штата. На штемпеле. стояло: «Детройт».
Кудряш вошел в кафе, и теперь, при свете, можно было видеть, что долгие годы бродяжничества наложили на него свою печать. Ему была чужда опрятность, свойственная расчетливому и ловкому профессиональному бродяге. Его гардероб состоял из отбросов полдюжины стилей и эпох. Его башмаки были продуктом совокупных усилий двух сапожных фабрик. При виде Кудряша вам смутно вспоминались мумии, восковые фигуры, беженцы и люди, потерпевшие крушение и выброшенные на необитаемый остров. Его лицо заросло почти до самых глаз курчавой каштановой бородой, которую он подрезывал перочинным ножом. Эта борода и заслужила ему его прозвище, а светло-голубые глаза, выражавшие угрюмую злобу, страх, лукавство, наглость и угодливость, свидетельствовали о гнете, давившем на его душу.