- Не могу взять в толк, - загудел обиженно Авилов, - к чему так спешить?
Он взял со столика серебристый мобильник, поковырял в нем пальцем, мягко попросил: - Глюкозу и камфару. Да. В двух шприцах, в информзал.
Но и после уколов последний блок записать не удалось, - пришла Иванна. Тут уж пришлось объявить часовой перерыв. Авилов со Стешей-Глашей ушли вниз, пить кофе, а Иванна присела на подлокотник нелепинского кресла. Юбка ее бесстыже поползла вверх, открывая великолепные ноги.
- Скучно, Вась! Ты чем-то все время занят, чем - не говоришь. Бумаги жжешь... Нам что, - хана? - улыбнулась она нежданному словцу. - Мне-то чем заняться? Да, кстати, что вы тут делали с этой дамочкой? Чего это она так быстро упрыгала? И Дурнев ушел. Все уходят, сматываются, Москва в окнах дымная, снег... И музыка - словно прощальная, как перед войной. Ее вроде нет, - а она звучит!
- Ну какая прощальная! - Нелепин временами и сам слышал гул Москвы, превращаемый резонаторами домов и вытянутыми в струнку мостами в музыку. Музыка эта и впрямь словно прощалась с чем-то - легкая кольцевая музыка трамваев, туповатая музыка строительных тулумбасов, нежно-стеклянная музыка пуляющих в витрины ветерков, жестяная, с прибульком неона музыка и днем горящих реклам, - вливалась по временам в окна фирмы.
- Так что вы тут делали? - Иванна запустила острые коготки в русую, с чуть заметным пеплом шевелюру Нелепина.
- Что? - он перехватил Иванну за талию, усадил к себе на колени. Спрашиваешь, что? Хочешь, пойдем посмотрим?
- Хочу, да! - Мигом спустились они на второй этаж, в комнату, где еще недавно Нелепин засекал и снимал фасеточным телеглазом зарождение "материи д.". В комнате было теперь затхло, сумрачно. Уже несколько недель съемки не велись, но пахло здесь еще гадкой парфюмерией, чуть ли не тройным одеколоном пахло.
- Видишь? - Нелепин кивнул на стену. - Там - окошко.
- Где? Не вижу... - Иванна толкнулась к стене, потом развернувшись, прямо в кроссовках заскочила на высокую с шишечками кровать, стала на ней прыгать, топтать кровать коленками, локтями.
Нелепин перехватил ее прямо в полете, рванул на себя. Иванна выскользнула из рук. Тогда он изловчился и одним махом попытался сдернуть с нее легкую, на пуговицах, кофточку. Кофточка треснула, пуговицы градинками осыпались вниз. Под кофточкой был черный, полускрывающий грудь лифчик, его снимали уже вместе. Нелепин мягко укусил Иванну за грудь, захватив ртом желудево-коричневый, в свежевздувшихся пупырышках сосок. Иванна охнула, схватилась за его ремень. Пока Нелепин, покрякивая, стаскивал с себя брюки, она успела снять через голову юбку и, сдвинув в стороны воздушные трусики, толкнула Нелепина в грудь. Тот от неожиданности сел на кровать, и она, повизгивая от нетерпения, стала медленно-осторожно на него опускаться.
У Дурнева, давно искавшего Нелепина, и в мыслях не было подглядывать. К смотровому окошку он подошел по привычке. Подошел-то он по привычке, однако не столько увидав, сколько угадав необычную "вихримость" тел, их неяркое "свечение", - одним толчком всю инерцию из себя повышиб. Быстро, собственным ключиком отпер он напольный сейф, выхватил из него готовую к съемкам телекамеру, стал прилаживать на штатив у окошка. Нервничая, торопясь, пристегнул пять основных проводков, чмокнул двумя-тремя присосками, присоединил камеру к генератору инфракрасных лучей и начал брачующиеся тела жадно-нежно, - словно редчайших розово-смуглых тропических бабочек, - на пленку укладывать.
Тяжко-зеленые волны моря вздымали, а затем медленно опускали на горбленых буйволиных шеях Иванну с Нелепиным в пучины и пропасти. Как пловцы, они то боролись с превышающей их силы стихией, то доверялись ей.
Здесь замигал сигаретным огоньком, задергался тревожно зрачок на генераторе, предостерегающе дзенькнул сигнал тревоги на выходе из самописца.
- Точка! Есть! - заорал Дурнев и звонко ляснул себя ладонью по лбу.
Результата положительного, то есть обнаружения зарожденья или хотя бы тени от вспышки "материи д.", судя по журнальным записям, не было больше четырех месяцев. В такие промежутки нарастали сомнения в возможностях оптики и электроники, в корректности эксперимента, сама идея начинала казаться безумной.
- Есть! - проорал еще раз Дурнев, отодрал себя от камеры и, не разбирая дороги, ринулся в экспериментальную комнату. Вбежав, он затряс выхваченной из самописца и по краям продырявленной бумажкой. - Есть вспышка!
Отвалившись от Нелепина, Иванна мигом перевернулась на бок, потом легла на живот. Дурнев чмокнул ее на ходу в тускло блеснувшую попку, получил сдавленное "Пошел вон, дурак" и, не обращая внимания на женщину, стал трясти бородатую голову Нелепина, ухватив его за уши.
- Попал, есть, попал! Ну! Говорил же тебе?
Нелепин уже сидел на тахте. Прикрываясь поднятыми с полу брюками, он осторожно, двумя пальцами принял бумажку.
- Ты, это... - глянул он искоса на Дурнева, - посторожи, чтоб не зашел кто...
- Ладно, чего там! Одевайся! На экран выводить будем! - выскользнув из комнаты, Дурнев на ходу ощутил прилив восторга...
Съемку дурневскую смотрели тут же, в темненькой комнате. Спецкадр на экране сразу делился надвое: с левой стороны шла картинка, с правой мелькали цифры, линии, даже какие-то графики. Значения их Иванна не понимала, да и понимать не желала. Ее неудержимо влекла только их с Нелепиным "картинка". Неизведанное доселе наслаждение стыдом, и именно стыдом просмотра эротических картинок при постороннем, поднималось в ней, укалывало кончики пальцев, дергало губы, наливало огнем уголки скул. Причем чем сильней в иные - самые откровенные - моменты съемок возрастал стыд, тем большим было наслаждение от стыда.
Кадры шли в замедленном темпе, в красноватых тонах. И от этого вместе с наслаждением тихо вкрадывалась в мозг Иванны тревога. Тревога росла, росла, но вдруг (и как раз в момент полного их с Нелепиным слияния) пропала. Тут же Иванна увидела фиолетовую точку с крылышками, перемещавшуюся из правого верхнего угла экрана вниз, к их единому в тот миг телу. Точка укрупнялась, принимала разные формы, напоминая то запятую, то раскрытую ладонь, то человеческое, "крылышкующее" над землей тело. Наконец точка оформилась, приняв вид бабочки-бражника с человеческим телом и полураскрытыми крыльями. Крылышки, правда, тут же в красных лучах сгорели, тельце - пропало, погас и сам красный свет...
Здесь Иванне почему-то пришло в голову: только так, при постороннем внимательном наблюдении (чьем, чьем?), и может возникнуть из соединения двух тел и двух душ - душа новая. И наслажденье от зарождения новой слаботелесной плоти, от самой благословенности такого зарождения - должно быть высшим, неизъяснимым!
"Это кто же за нами наблюдает? - впервые за время просмотра шевельнулась она в кресле. - Назирает кто? Ангел? Сам Всевышний? Ну тогда и Валька Дурнев здесь очень к месту со своей камерой, - некстати подумалось ей. - Без него ничего и не узналось бы..."
- Ты видел? Все! Будем заносить в картотеку!
- Какая там картотека! Сюда не сегодня-завтра придут чужие люди. Им твоя картотека нужна как собаке пятая нога!
- Чужие? Кто? Англичане? Ну они тоже заинтересованы... Им это тоже может сгодиться! Хотя... глупо, конечно, получается...
- Вот именно, глупо. И так мы у всякой дряни под каблуком. Так им еще и "материю д." на тарелочке поднести? Конечно, ты как один из авторов идеи - полное право имеешь. Но тогда начнешь все сначала. От фирмы, от Ушатого, от меня - ничего не получишь, никакой систематики, никаких данных!
- Чего ты так раскипятился? Я ведь и не сказал ничего...
В дверь тихо-настойчиво постучали. Вошел завотделом науки Ника Каркавцев.
- Вас. Всев! Только что позвонили... - он подступил к Нелепину вплотную, стал жевать у него над ухом. Рукой Каркавцев одновременно указывал куда-то за стены темненькой комнаты, на улицу, во двор...
А там, на улице, в громко воющих и тонко поющих пространствах Москвы Дюдя Тимерчик, запрягший в работу Срамоту и Свечного, времени даром не терял. Еще с утра Свечной и Срамота по указанию патрона стали готовить захват фирмы.