В основном в ветхих свитках были описаны бытовые споры по поводу кражи, мошенничества или какого-то другого неблаговидного поступка между отдельными жителями ближайших деревень. Но случались и отчеты по судам над убийцами и насильниками. С удивлением Аанг читал о том, что монахи не брезговали выносить и смертные приговоры. Это удручало его все сильнее, заставляя вспоминать Зуко и судилище над заговорщиками. Ведь если даже монахи прошлого готовы были отправить преступников на плаху, то Зуко тем более имел на это право. Конечно, подобного рода преступления должны были расследоваться в основном царскими чиновниками, но в связи со спецификой устройства Царства Земли, они не всегда могли или хотели участвовать в местных дрязгах, передавая эту «почетную» обязанность монахам.
Аанг читал древние свитки, неосознанно перенося написанную там информацию на свой скудный опыт странствований по миру, и понимал, что много из того, что для него было неприемлемым, для обычных людей было в порядке вещей. И что мир не делится лишь на хороших и плохих. Нет, есть всегда такие как Озай или Лонг Фенг, но и они редкость. Осознание того, от чего Аанг открещивался как можно дольше и когда путешествовал со своей командой, и когда пытался прекратить гражданскую войну, все-таки настигло его после одной из медитаций и вызвало острую душевную боль. Он сидел в медитационном круге и из его глаз текли непрошенные слезы горя. Мир и живущих в нем не изменить, именно это он понял, когда во время очередной медитации прокручивал самые неприятные эпизоды из своей жизни. И от этого хотелось выть, кричать и плакать.
Следующим утром он обнаружил себя лежащим на своей циновке, прикрытый теплым одеялом, и посапывающего Момо рядом с ним. Он не помнил, что произошло с ним прошлой ночью, но подспудно понимал, что ничего хорошего.
— Осознание и принятие мира всегда трудный процесс, — услышал он тихий и немного печальный голос и, посмотрев в сторону входа своей комнаты, увидел гуру Патика, державшего в руке дымящуюся миску. — Кто-то воспринимает это просто тяжело, а у кого-то это вызывает слишком сильные муки, — он подошел к нему и поставил ее рядом с Аватаром. — Это похлебка из риса и кукурузы, с добавлением фруктов манго. Тебе нужно набраться сил, — сказал Патик и ушел из комнаты. Почувствовав зверский голод, Аанг с удовольствием позавтракал принесенной гуру похлебкой, а затем направился в сад.
— Что со мной было, гуру Патик? — спросил он, когда подошел к сидящему под вишневым деревом Патику.
— Каждый по-своему переживает то, что с тобой случилось. Нет какого-то конкретного названия этому. Кто-то говорит об озарении, кто-то о взрослении. Я же называю это принятием мира, — сказал он своим обычным, немного усталым голосом, продолжая держать глаза закрытыми. Затем, открыл их, посмотрел на Аанга и жестом пригласил его присесть. — Обычные люди часто не осознают этого момента. Они просто продолжают жить, не замечая маленьких изменений в своей жизни, меняющих их восприятие реальности. Покорители, восприимчивые к ци и те, кто близок к Миру Духов же переживают этот момент гораздо ярче. А самые сильные из нас в такие моменты способны на все, покоряя неосознанно, выплескивая всю свою боль и горе в мир, — сказал гуру, пристально рассматривая Аватара.
— То есть я…
— Ты Аватар, Аанг. И твое принятие мира было таким же ярким, как и та сила, которой ты обладаешь. Неудивительно, что ты полностью обессилел, — он потрепал голову Момо, который за время разговора подошел к ним и с любопытством наблюдал, как его друг и гуру беседуют, — видимо, ты видел слишком много горя, — предположил Патик, прикрыв глаза. Аанг же прислушался к себе и попытался проанализировать собственные ощущения. Создавалось такое впечатление, как будто тугой узел, перекрывший сразу несколько его чакр, был разрублен и теперь ничего не мучило его так, как мучило раньше. Словно проблемы, которыми он себя нагрузил… нет, не исчезли, а стали решаемыми. Вот уж действительно, принятие мира со всеми своими плюсами и минусами.
— Ты ведь так и не открыл свою седьмую чакру, Аанг? — спросил Патик, вновь открыв глаза, на что Аанг лишь покачал головой. Гуру же лишь вздохнул и пристально посмотрел на него. — Каждый сам выбирает путь, по которому идти, — философски изрек он и, встав со своего места, ушел. Эту манеру поведения Патика Аанг так и не смог понять. Впрочем, Патик всегда казался ему не от мира сего гораздо больше, чем тот же Гиацо или другие монахи.