После того как Линда внезапно исчезла, даже не закончив последний проект, издательство не имело представления, что с ней, где она и вообще жива или нет. Поскольку такое ее поведение наверняка привело к срыву обговоренных с заказчиком сроков, рассчитывать на получение новых заданий ей вряд ли стоило. Именно поэтому теперь у нее появилась возможность рисовать то, что хотелось ей самой.
Однако, как только она садилась за работу, чтобы реализовать свой творческий потенциал, перед ее внутренним взором вставали не любимые ею виды живой природы, а образ мертвого мужчины. И хотя при изображении этой сцены насилия у нее возникало обычное в таких случаях чувство отвращения, Линда в глубине души понимала, что ей все-таки придется отобразить на бумаге данный образ.
«Я смогу рисовать море только после того, как сделаю это! Сначала необходимо выплеснуть на бумагу весь тот ужас, который накопился у меня на душе», – пришла к выводу художница.
Она тяжело вздохнула и спустилась в ванную, располагавшуюся этажом ниже. К концу рабочего дня Линда чувствовала себя так, как будто пробежала длинный марафон – усталой, опустошенной и грязной. Ей срочно требовалось принять душ.
Судя по всему, дом никогда не ремонтировали. И это особенно ощущалось в ванной комнате. Темно-зеленые кафельные плитки на стенах давно требовали замены. Нечто подобное Линда в последний раз видела в туалете закусочной на заправочной станции, стоявшей на автостраде. Модные же некогда шторки душа относились к тому времени, когда в обиходе еще были телефонные аппараты с вращающимся диском. Тем не менее через несколько секунд вода стала теплой, и это заметно отличалось в лучшую сторону от того, к чему Линда привыкла в своей берлинской квартире.
В общем, при других обстоятельствах она чувствовала бы себя в этом неказистом доме с обшарпанными стенами, покосившимися оконными рамами и низкими потолками весьма уютно. Линда не придавала особого значения роскоши, к тому же вид на море вполне компенсировал выцветшие обои на стенах, старую обивку кресел цвета охры и несуразное чучело рыбы над камином.
«Однако великолепный морской пейзаж никак не может избавить меня от мрачных навязчивых ночных видений, крадущих мой сон», – вынуждена была признать Линда.
Она поправила темную блузку, которой при въезде занавесила зеркальный шкафчик, и стала раздеваться. Последние месяцы наложили отпечаток на ее внешний вид, и Линда не желала ежедневно видеть себя в зеркале.
Под душем она сначала намылила доходящие до плеч каштановые волосы, а потом покрыла душистой пеной свое стройное тело. Раньше у нее имелось много лишнего жирка, однако сейчас при взгляде на стройные бедра Линды никто бы этого не сказал. Теперь ни один человек не согласился бы со сделанным когда-то шутливым замечанием Дэнни о том, что она «хорошо откормлена». От воспоминания о своем бывшем приятеле художницу охватила дрожь, и она сделала воду еще горячее. Во время мытья, по уже сформировавшейся привычке, Линда старалась не дотрагиваться до лица, чтобы не бередить свои раны.
Однако на этот раз она среагировала не так быстро, как обычно, и немного мыльной пены скатилось от корней волос по рубцу, обезображивающему ее лоб. Хотя со стороны казалось, будто на лоб всего лишь неудачно легли волосы густой челки.
И все же это было не так!
Линда неохотно подставила лицо под поток горячей воды, лившейся из душа, что было еще хуже, чем ощупывать шрам собственными пальцами.
У Линды имелось немало рубцов, да к тому же не заживших. Но в отличие от шрама на ее лбу они были значительно больше и располагались в таких местах, где не представлялось возможным наложить мазь от ран и куда не мог проникнуть ни один хирург, – они находились глубоко внутри, спрятанные в ткани ее психики.
После десятиминутного массажа под струями горячего душа тяжесть в затылке стала отступать. Теперь следовало перед сном принять таблетку ибупрофена, чтобы по возможности предотвратить ужасную головную боль. Два дня назад она забыла это сделать и ночью проснулась от ощущения, будто кто-то невидимый орудовал в ее черепной коробке отбойным молотком. Закончив водные процедуры, Линда завернула кран, дождалась, пока из покрытого известковым налетом душа перестанет капать вода, отодвинула занавеску и застыла как изваяние.
Замереть ее заставило какое-то неопределенное чувство. В первый момент она еще не поняла, что именно изменилось в ванной комнате: дверь оставалась закрытой, блузка по-прежнему висела на зеркале, а полотенце – на трубе отопления.
И все же что-то было не так!