— Можешь избавиться от всего, что испачкано — кровать, мебель, мне уже всё равно. — Она закрыла дверь.
Когда Тирион вышел из её спальни десять минут спустя, Роуз пила чай. Она предложила ему чашку, но он отказался.
— Ты в порядке? — спросил он с ноткой сочувствия в голосе.
— Нет, — ответила она. — Но я в рабочем состоянии.
— Если хочешь моего света… — начал он.
Она его перебила:
— Нет.
Тирион состроил кислую мину, но оставил эту тему. Направившись к двери, он объявил:
— У меня дела.
— Ты можешь нагревать воду? — внезапно спросила она.
— Чего?
— Ты можешь нагревать воду? — повторила она.
Он с подозрением посмотрел на неё:
— Например, для чая?
Она кивнула:
— Вроде того.
— Я могу сжечь человека за несколько секунд. Нагреть чайник — мелочь, — ответил он.
Тирион шагнул к её всё ещё горячему чайнику, но она отмахнулась:
— Не сейчас. Просто хотела знать. Можешь уходить, — сказала она ему.
Он ушёл сбитый с толку, бормоча себе под нос:
— Никогда не встречал более странной женщины.
Роуз появилась вечером, и, как она и обещала, с нею были две женщины и большая медная бадья. Выражение моего лица ясно давало понять, что я посчитал её спятившей:
— Я не позволю тебе меня мыть.
— Ладно, — сказала Роуз. — У Лиллис и Джанис обширный опыт. Я подожду снаружи.
Её сообщницы споро ходили туда-обратно, нося вёдра горячей воды, чтобы наполнить бадью. Работали они деловито, и суровые плечи и сильные спины давали понять, что они всю жизнь работали не покладая рук. Раздеваться перед ними я тоже не хотел.
— Я сам могу помыться, — заупирался я.
Роуз кивнула:
— Помоешься как следует — иначе я отдам тебя им на растерзание. — Лиллис зло захихикала в ответ на эту ремарку.
Они занесли бессчётное количество вёдер горячей воды, и я задумался, как они всё это сюда вниз принесли. Моя камера была на четвёртом, самом низком этаже, поэтому таскать всё это руками было бы эпичной задачей, даже для таких крепких женщин, как спутницы Роуз.
Очевидным выводом было то, что один из моих пленителей-волшебников нагревал для них воду. «Коналл, наверное», — предположил я. Гарэс и Тирион не сочувствовали мне настолько сильно.
Когда они закончили наполнять бадью, оставили мыло и полотенца, и вышли наружу, Роуз последовала за ними. Миг спустя она вернулась вместе со стоявшим позади неё Гарэсом:
— Его нельзя оставлять одного, — сказал угрюмый архимаг.
— А что я по-твоему сделаю, утоплюсь? — раздосадованно спросил я его.
— Есть такая возможность, — согласился он. — Как бы то ни было, заключённых нельзя оставлять наедине с контрабандой. — Затем он нагнулся поближе, и прошептал мне на ухо: — Завтра тебя повесят. Используй своё время с умом. Сегодня твой сын обеспечит тебе приватность.
Я в шоке смотрел ему вслед. «Неужели он действительно это сказал?».
— Поверить не могу, — пробормотал я.
— Что он сказал? — спросила Роуз.
— Они не будут наблюдать, — ответил я. — Понимай как хочешь.
Она покраснела, затем отошла в сторону, и уселась.
Я наблюдал за ней, чувствуя смущение:
— А ты не могла бы хоть отвернуться?
Роуз слегка улыбнулась:
— Зачем? Я там всё уже видела.
— Я — не Дориан, — проворчал я.
— Ты же осознаёшь, что мыс Элиз мыли тебя несколько месяцев назад, когда ты был болен, — проинформировала она меня со злорадным весельем в голосе.
— Я думал, это делали только Элиз и Пенни.
— И Алисса, и Элэйн… — она приостановилась. — А, ещё Линаралла, Айрин, Мойра, моя дочь Карисса, Анджела. Думаю, там ещё кто-то был, но мне трудно всех вспомнить.
Я ошарашенно выпучился на неё:
— Ты что, всю обслугу замка приглашала?
Роуз прикрыла рот ладонью, вежливо посмеиваясь:
— Конечно же. Мы превратили это в знаменательное событие. Это было самым забавным мероприятием с тех пор, как Уошбрук навестила комедийная труппа.
Тут я уже понял, что она прикалывается:
— Уверен, было ещё много шуток насчёт моего «волшебного посоха».
Выражение её лица сменилось на жалостливое:
— Это скорее жезл, дорогой, давай по-честному.
Прикинувшись возмущённым, я отвернулся, и начал снимать с себя грязную одежду:
— Это — посох, — настаивал я.
— Ну, если так тебе лучше, Мордэкай, — заметила она. — Все мы иногда немного себе лжём.
Повеселев, я зашёл в бадью, и опустился в воду, которая была почти слишком горячей. Почти. С моих губ сорвался долгий вздох, когда тепло впиталось в мои мышцы, заиндевевшие и ноющие после недели сна на холодной каменной скамье. Мысль о завтрашней смерти казалась чем-то далёким.