Так я и размышляю, когда в комнату с негромким хлопком аппарирует Лауди.
– Мистер Лонгботтом, вас ищет мадам Помфри. С ней связался целитель Лежен, он ждет вас в больнице.
Я тут же вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери, на бегу благодаря эльфа за сообщение.
– Если бы я не знала, что это невозможно, решила бы, что ты аппарировал, – заявляет мадам Помфри, окидывая меня взглядом, когда я врываюсь в ее кабинет. – Не волнуйся, хоть он и очнулся, но никуда не денется.
– Значит, Северус пришел в себя? – выпаливаю я и, смутившись, поправляюсь: – То есть, я хотел сказать, профессор Снейп…
– Да ладно, – отмахивается она, усмехнувшись. – Ты уже не студент, да и он теперь вряд ли будет преподавать. Называй, как нравится. Да, Райк сказал, что он почти здоров, беспокоиться не о чем. А моему племяннику можно верить.
– Ваш племянник – замечательный человек!
– Знаю. Ты иди давай, а то в полу дыры пробьешь своими прыжками, – она подталкивает меня к камину.
Я медлю. С одной стороны, мне хочется броситься к камину, чтобы быстрей увидеть Северуса. А с другой стороны, мне чертовски страшно. Потому что я не знаю, как он меня встретит. Если Северуса что-то злит, он обычно не церемонится, и не делает вид, что все в порядке. А в данной ситуации его должно злить абсолютно все.
В глазах мадам Помфри мелькает удивление, и мне ничего не остается, кроме как бросить в камин щепотку летучего пороха и шагнуть в шипящее пламя.
Райк восхищенно присвистывает, наблюдая, как я выбираюсь из камина.
– Быстро ты, однако! – с уважением произносит он. – Я думал, тебя еще час по всей школе будут разыскивать – говорят, тебя там невозможно найти.
– Так говорят? – удивленно спрашиваю я.
– Ходят слухи, – отмахивается Райк. – Ну что, пойдем?
Я рефлекторно трясу головой и отступаю на шаг назад.
– Боишься, что ли? – догадывается он.
Я киваю.
– Он меня убьет за то, что я на суде устроил! – мой голос звучит отвратительно жалобно.
– Ребенок, – хмыкает Райк. – Ты-то здесь при чем? Если бы отмалчивался, еще хуже бы вышло. И потом, может, так даже лучше? Я вот думаю…
Он и вправду задумывается – смотрит остекленевшим взглядом в потолок и потирает выступающий подбородок. Я ему не мешаю – у самого в голове каша. И страшнее, чем было на войне. Наверное, дело в том, что тогда мне некогда было думать. Я делал, что нужно, – и все. А сейчас думаю целыми днями, и вот результат – ноги подкашиваются, мысли путаются, к горлу подкатывает комок, а рот словно ватой забит. Иными словами, чувствую себя, как на зельеварении на младших курсах. Если сейчас начну представлять Северуса в платье бабушки, попрошу Райка устроить меня в соседней палате.
Дурацкая мысль слегка приводит меня в чувства, даже становится смешно. Райк, услышав мой смешок, тоже отвлекается от раздумий и кивком головы предлагает следовать за ним. Подавив идиотское малодушное желание нырнуть в камин, а потом аппарировать за Полярный круг, я подчиняюсь. От судьбы не убежишь. По крайней мере, я его хотя бы увижу. Пусть даже в последний раз.
Райк широкими шагами пересекает палату, а я замираю в дверях и изумленно таращусь по сторонам. Когда я был здесь в последний раз, палата выглядела вполне обычно: кровать, стулья, тумбочка, дверь в ванную комнату, еще две двери – в кабинет Райка и в коридор, в общем, ничего особенного. Сейчас же кровать отодвинута в самый дальний угол и загорожена ширмой, у окна стоят квадратный столик и два слегка потертых кожаных кресла, возле противоположной стены – диван и стеллаж с книгами. В целом, помещение похоже на небольшую, но довольно уютную гостиную небогатой семьи, но никак не на больничную палату.
Северус сидит в одном из кресел и смотрит на меня, чуть склонив голову. Я тоже разглядываю его. Вместо больничной одежды он облачен в привычную черную мантию, ботинки вычищены до блеска, – никак не скажешь, что человек находится в больнице. Повязки на шее уже нет, зато отчетливо видны темные рубцы – следы от ядовитых зубов Нагини. Выглядит он так же, как и раньше. Тонкие губы кривятся в усмешке, пряди черных волос безжизненно свисают, и на их фоне бледное лицо кажется почти бескровным, под глазами снова появились темные круги, и морщины на лбу опять отчетливо заметны. Проснулся, называется…
Меня внезапно переполняет какой-то совершенно щенячий восторг, и губы сами собой растягиваются в улыбке – наверняка идиотской. Райк вместо того, чтобы тактично выйти, как сделал бы на его месте любой воспитанный человек, вдруг с преувеличенной заботой восклицает: