Люсиль не плакала, когда за родителями захлопнулась дверь. Она помахала рукой стоя у окна и проводила родителей взглядом – до машины, в которую они сели, чтобы отправиться на вокзал. Машина вскоре исчезла из виду, и Люсиль подумала, что, может быть, она говорила с родителями в последний раз. Поезд мог сойти с рельсов, паром – затонуть в Ла-Манше, дом в Лондоне – сгореть. Люсиль закрыла глаза, пытаясь освободиться от страшных картин, которые рисовало ее воображение и коллекционировало ее сознание. А если семеро детей лишатся родителей и, подобно Мальчику-с-пальчику, окажутся в полном одиночестве посреди темного леса? А если им придется жить в нищете? Люсиль тут же представила себе изможденные худые тела, лохмотья вместо одежды и сразу открыла глаза. Она стояла в пустой комнате. Варфоломея и Лизбет она обнаружила на кухне без дела, в состоянии некоторого замешательства. Вглядевшись в лица сестры и брата, более бледные, чем обычно, понаблюдав за их неуверенными жестами, Люсиль поняла – они вовсе не празднуют долгожданную свободу. Они тоже боятся.
В квартире стало совсем тихо.
Суббота прошла благополучно, дети строго следовали наказам родителей. Жан-Марк усердно развлекал Жюстин и Мило, внезапно сделавшихся покладистыми и невероятно дисциплинированными. Варфоломей никогда не был таким домоседом и не вел себя так спокойно. В конце дня Мари-Ноэль навестила детей, чтобы проверить, все ли у них в порядке, и вернулась домой чрезвычайно довольная.
Ночью Виолетта заплакала.
В маленькой девичьей спальне Лизбет включила торшер и взяла малышку на руки. Виолетта заплакала пуще прежнего. Она рыдала, испуганно озираясь. Люсиль, в свою очередь, попробовала успокоить сестру, поцеловала ее в щечки, погладила по головке. Виолетта кричала все громче, ее покрасневшее лицо пылало. К девочкам вскоре присоединились разбуженные воплями мальчики. Вместе дети приготовили для малышки бутылочку с молоком, спели несколько песенок, включили радиоприемник. Виолетта не замолкала. Люсиль почувствовала, как в животе у нее растет страх, а в голове крики Виолетты с каждой секундой раздаются все пронзительнее. Люсиль знала, что Виолетта хочет что-то сказать, но не могла расшифровать ее плач, а только страдала вместе с ней, про себя сокрушаясь о том, что никогда не обретет вербальную форму – о скорбях людей, о шумной планете, летящей с каждым днем быстрее, полной опасностей и черных дыр, где можно почить навсегда. Нет сомнений, Виолетта тяжело больна, она умрет здесь, на глазах у братьев и сестер и по их вине, если они не найдут градусник, не вызовут спасателей, не отвезут малышку в больницу!
Слезы текли по щекам Люсиль, но в суматохе никто их не заметил.
В три часа ночи обессилевшая Лизбет в отчаянии позвонила к соседям. Они взяли малышку к себе, успокоили и, когда она уснула, вернули в кроватку.
После рождественских каникул Люсиль и Лизбет обосновались в комнате для прислуги на седьмом этаже. Жорж в конце концов убедил хозяйку освободить это помещение и сдать его за скромную плату, даже если со временем, когда агентство себя зарекомендует, аренда подорожает. С тех пор как Виолетта переехала в комнату к сестрам, работать там стало невозможно. Лизбет училась, и ей была необходима тишина. Люсиль в принципе не страдала и в прежней обстановке, с завидным постоянством отлынивая от домашних заданий, но Лиана сочла, что уединение поспособствует улучшению ее концентрации.
Итак, девочки поселились в крохотной комнатке без раковины и без санузла. На одной с ними площадке жила Жильберта Паскье, молодая женщина, чемпионка Франции по стенографии. Люсиль ею восторгалась. Жильберта Паскье носила серые костюмы, каблуки головокружительной высоты и красила губы каждый день в новый оттенок розового.
Однажды после полдника, состоявшего из горячего шоколада и багета с маслом, Люсиль и Лизбет взбегали по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней, довольные тем, что возвращаются в собственную келью, расположенную в четырех этажах от родительской квартиры, тихую и закрывающуюся на ключ. Девочки очень ценили свой угол, куда не врывался Варфоломей с целью порыться в чужих вещах, куда шум, если и доносился, то лишь изредка, взрывами (например, когда Жюстин выходила из себя и вопила так, что барабанные перепонки лопались), и где никто, кроме самих сестер, не устраивал беспорядок. Лизбет рассказывала о своем дне, о друзьях, об учителях, Люсиль ничего не рассказывала, но время от времени соглашалась показать сестре любовные письма от девочки из своего класса, чьи литературные ассоциации и поэтический стиль привлекли ее внимание. Жорж установил в комнате двухъярусную кровать и раскладной стол собственного изготовления, чтобы Лизбет могла делать уроки, сидя на кровати. Тем временем Люсиль ждала, когда на площадке послышатся решительные шаги Жильберты Паскье, которые ни с кем не спутаешь, и выходила поздороваться. За несколько секунд Люсиль успевала разглядеть все – цвета, покрой, чулки, макияж. В недалеком будущем она намеревалась стать такой, как Жильберта, – женщиной, на которую мужчины едва осмеливаются поднять глаза и которой про себя издалека восхищаются, потрясенные ее совершенством.