– МРТ аппарат…
- У тебя была паника внутри него, и им пришлось усыпить тебя.
Я хмурю брови, и вспоминаю играющую скрипку в моих ушах. – Нет. Я была в порядке, просто было холодно и болел живот.
- До тех пор, пока ты не перестала быть в порядке, - говорит он, проведя рукой по темному
пятнышку на подбородке, которое не помню, чтобы было раньше. На меня накатывает плохое
чувство.
- Сколько времени прошло?
Он снова смотрит на свои часы, и я успокаиваюсь, помня, что это Картье, успокаиваюсь от
всех знакомых вещей. Пока он не объявляет: - Тридцать шесть часов.
Потеря столько времени – это как удар; внезапно в горле становится так сухо, как будто
внутри наждачная бумага. – Мне надо воды.
Он встает и находит кувшин, наполняя чашку для меня. Я пытаюсь сесть, и он быстро
прекращает свои действия, мягко беря мою руку, его прикосновение наэлектризовано, знакомое в
некотором смысле, что больше не удивляет меня, но до сих пор смущает. – Давай я приподниму
кровать, - предлагает он, и я киваю, разрешая ему помочь мне, как и много раз до этого, кажется, когда в действительности вовсе и не так часто.
Кровать поднимается, и я устраиваюсь на ней, пока он тянется за чашкой. Он предлагает ее
мне, и на этот раз, когда я ее беру, и наши руки и взгляды сталкиваются, я не отвожу взгляд. Я не
могу отвести взгляд. – Дежа-вю, - шепчу я, чувствуя, как проясняется моя душа.
- Да, - соглашается он. – Дежа-вю. – Хотя я могла бы просто так выбросить это из головы, у
меня чувство, что это больше, чем простое повторное действие.
Я залпом выпиваю содержимое чашки, быстро глотая, пока он не остановил меня, и когда я
заканчиваю, он ее забирает. – Еще?
- Нет, спасибо. – Я гляжу вниз, расслабляясь, понимая, что капельницу убрали. – Тяжело
понять, что я дважды просыпалась и не помню это.
- Ты не только просыпалась… в последний раз, когда ты встала, ты съела немного супа и
медсестра помогла принять тебе душ.
- Душ? Хорошо, вот сейчас я очень ошеломлена. Как я могу это не помнить? Насколько плоха
моя травма головы?
- Твои анализы были все в порядке за исключением сотрясения, которое лечится. Также
следует лечить твою спину.
Я двигаю плечами и киваю. – Чувствую себя лучше, и моя голова не болит, как раньше. Но я
не рада, что не могу вспомнить последние два раза, когда просыпалась.
- Это из-за таблеток, которые они тебе дали, когда у тебя случился приступ паники.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что во второй раз, когда ты проснулась и не помнила первый раз, я забеспокоился и
спросил.
- Может быть потеря всей моей памяти из-за таблеток? – спрашиваю я с надеждой.
Его губы сжимаются. – Нет. Извини. Я тоже об этом спросил.
- Конечно, это не таблетки, - говорю я мрачно. – Это было бы очень легким решением. В
конце концов, я приняла душ.
- Как и я, - говорит он. – Я боялся, что они выгонят меня, если я не помоюсь.
В этот момент я замечаю, что он сейчас в светло-голубой футболке и линялых джинсах, которые показывают, я полагаю, что он ходил домой, переоделся, и решил вернуться сюда ко мне. –
Прошло тридцать шесть часов после моего анализа, и по крайней мере еще восемь часов до него, а
ты до сих пор здесь.
- Да. Я до сих пор здесь.
Реальность бьет меня с мучительной ясностью. – Никто не приходил, ища меня.
Он жестоко качает головой. – Нет.
Я вдыхаю и позволяю себе выдохнуть, опустошенная этой новостью. Кейден здесь из чувства
долга или некоего чувства ответственности. Как бы то ни было, он не признает это, а я не собираюсь
доказывать эту мысль. Мне надо выйти отсюда, и ему тоже.
- Ты не знаешь, когда придет доктор? – спрашиваю я.
- Не раньше завтрашнего дня.
- Я не могу ждать до завтра; мне надо поговорить с ним сейчас, - я настаиваю. – Пожалуйста, позови его. – Я понимаю, что схватила его руку и сжимаю ее. – Извини. – Я отдергиваю свою руку, и
она дрожит. Я дрожу. Везде. – Мне просто надо, чтобы он осмотрел меня. Они… они должны
заставить меня вспомнить, кто я.
- Доктор же сказал, что ты вспомнишь, - уверяет он меня, подходя к столу у кровати и
показывает кожаную книгу.