Вот и решил я записать «историю». Не могу выносить здешних долгих вечеров в пустой гостинице, яркого света в белом номере, похожем на больничную палату. С ума можно сойти от этих белых пустых вечеров. Писать все-таки занятье. И потом — мне кажется, что когда я вспомню все по порядку, то увижу происшедшее как на экране и прояснится, что за персонаж в этом кинофильме я сам.
Я вспомнил, как определил меня когда-то Старик. «Положительный герой», — сказал он, принимая меня два года назад на работу. Сказал с лукавым прищуром, заглянув в мою коротенькую автобиографию. И было там всего несколько строк: родился в 1941 году, с медалью окончил школу, отслужил в армии, получив награды, комсомольский работник, отмеченный грамотой обкома, студент-заочник факультета журналистики, в срок сдавший задания и экзамены за третий курс.
Еще раз назвали меня положительным героем недавно. Назвала Нина. И ее мягкий голос прозвучал довольно ехидно. Я принес новые фотокарточки 9 на 12, она их приняла — мы оба выполняли распоряжение нового главного, повелевшего переснять всех сотрудников в одном формате. Ни в какие герои я сроду не метил, в нашей редакционной жизни был персонажем самым обыкновенным. Я на нее обиделся. Если по внешности и антропометрическим данным я подхожу для образа «положительного» — глаза голубые, волосы русые, зубы белые, плечи широкие, руки сильные, рост 180, вес 72, да еще и ямочка на подбородке, то это уже не моя вина.
Итак, этот опус — записки положительного героя. В кавычках.
В областной газете я работаю уже три года. Был внештатным, потом меня взяли в штат литсотрудником, а когда перешел на третий курс, перевели временно на отдел культуры и быта, называется ВРИО. Для моих лет неплохо.
При Старике мне работалось хорошо. Все у нас шло гладко. Работу я свою люблю. Нормально люблю: с радостью берусь за дело, а когда кончу, радуюсь, что развязался.
Старик меня хвалил (не часто — он такой). Говорил отечески: «Петуня у нас молодец». В редакции я чуть не с первого дня «Петуня». Видно, имя мое — Анатолий — не пришлось товарищам по душе. Петуня так Петуня — ласково и не обидно.
События, из-за которых я попал сюда, начались с ухода Старика — нашего Главного. Он бы, наверное, и еще поработал, какая это старость — 65 лет. Это мы его прозвали Старик. Из уважения. Его любили. Он нас не допекал тем, что он главный, не лез в каждую строчку, не ловил блох и не гнул в дугу. Но если случался серьезный промах, от него могло крепко влететь. Как в том случае, когда Федька Федоров к очерку о передовой птицеферме в селе Лебедях подверстал кусок рецензии о гастрольном спектакле «Лебединое озеро».
Но с прошлой весны наш Старик стал плох. Захандрил, начал жаловаться на сердце. По два-три дня не выходил на работу. Начались разговоры, пересуды. Кто говорил, что у него семейные неурядицы, кто уверял, что Стариком недовольны в обкоме, считают, что мы отстаем. Газета, мол, недостаточно активно ведет борьбу с пережитками в быту, в частности с алкоголизмом.
Наконец прошел слух, что Старика снимают, предлагают другую работу, но он решил уходить на пенсию.
А в начале лета стали уже рассказывать о новом главном. Разузнали, что он москвич, молодой, когда-то работал в заводской многотиражке. Говорили разное — будто он заведовал большим Дворцом культуры, служил в министерстве чуть ли не референтом, налаживал торговые связи с одним африканским государством. И даже вот что говорили: торговал мехами на международном аукционе.
Что было правдой, а что выдумкой — судить мы не могли. Одно удивляло — зачем он отправился из Москвы в областной центр не из первых по величине и значению?
Но на этот вопрос отвечать было некому. Хотя все что-то знали, не было среди нас никого, кто бы располагал информацией во всем объеме. Однако чем больше говорили о новом главном, тем больше появлялось подробностей. Говорили, что он передовой, очень современный, энергичный, что «заставит нас попрыгать», что он красавец — берегитесь, мол, девушки. Доболтались до таких подробностей, которые могла бы знать его жена, но тут же выяснилось, что он холост.
Разговору и шуму хватало. И чем больше было шуму, тем, казалось, торжественнее должно было произойти появление нового главного. Фанфары, литавры, колесницы… Но ничего этого не было. Произошло все иначе.
В одно июльское утро, когда мы собрались на летучку к Старику, у него в кабинете оказался незаметный молодой человек в темном костюме. Он поднялся. Старик представил: «Знакомьтесь — новый главный редактор нашей газеты товарищ Петряев Анатолий Юрьевич». Тут многие посмотрели на меня. Ну и что тут забавного: Анатолий Петряев и Анатолий Петунин. Ничего интересного. Кстати, я — Петрович. Потом ребята говорили, что смотрели на нас потому, что мы похожи. Может быть, и так, не мне судить. И я, конечно, его разглядывал: примерно моего роста, но чуть поплотнее, тоже светловолосый, хотя волос у него меньше, даже намечается лысина. Глаза тоже голубые, но взгляд какой-то зацепистый. Нос далеко не классический, впрочем, поаккуратнее моего. Пожалуй, Петряева можно назвать красивым. Мне лично он не понравился: какая-то в нем была натянутость, деревянность. Но когда он заговорил, это впечатление исчезло. Выступил он просто и скромно: он надеется, что мы сработаемся и будем жить дружно, он рад увидеть в редакции столько молодежи, это хорошо — он любит волейбол. Закончил он так, что многие растрогались: он хотел бы не снижать того уровня, которого газета достигла под «многолетним мудрым руководством Ивана Васильевича Махова». Мне эти слова показались неискренними. Старику, я видел, было неприятно — он нахмурился.