-- Уот сити?
-- Осло, -- сплюнул водила и швырнул меня на брусчатку. -- Алкохейкки рюсся.
Я сел на мостовую и огляделся. Автобус отъехал. Я остался сидеть на мокрой от дождя мостовой. Какой-то старик катил мимо тележку на велосипедных колёсах.
-- Суоменруотсалайнен? -- спросил меня этот мужичок с изломанным и вмятым носом. Забавно, что оба уха его были продырявлены, словно когда-то его собаками травили.
-- Я не из Суоми!
-- Похоше, влип ты-ы, рюсся.
-- А ты кто?
-- Я эт-то... как эт-тооо... Я выпивоха и всё тут. Тебе тут нельзя валяться. Норвеги -- НАТО. Топай со мной. Есть местечко. Там запрятка надёжна будет.
Старик катил тележку с собачьим дерьмом и дохлыми крысами. Наверное, есть у них такая служба -- собачью заразу всякую собирать.
-- Берись за телешку, а то полицай зырит. Пусть тумает, мы с тобой на пару вкалываем.
-- Не понимаю, как я сюда попал.
-- Пьяный тур Хельсинки -- Питер?
-- Ага. Я провожал друга.
-- Бывало не раз. Я помогу, рюсся.
-- У меня голяк на кармане.
-- Меня тут не любят, тебя не любят. Похоше, мы с топой грипы из одной корзинки.
* * *
Старик завёл меня в каморку под лестничным пролётом в подъезде старого дома.
-- Вот мы дома. Вода есть, туалет -- параша. Руки мой, я тебя покормлю, рюсся.
-- Тут воняет как-то не по-нашенски.
-- Рядом рыбный рынок.
-- Тут сыро и зябко. И снег какой-то липкий, как блевотина младенца.
-- Море рядом.
Бутерброды с жареной селёдкой я глотал, не разжёвывая. А водка была похожа на одеколон.
-- Это не водка, это дешевый джин. Токументы не украли?
-- Все при мне. Меня зовут...
-- Не надо. Не хочу знать про тебя, а ты называй меня Ахто Леви. Я не настоящий Ахто Леви, но так я записался в документах у норвегов. Они тут не знают про Ахто Леви. Норге -- страна великих писателей и композиторов, а они их не читают и слушают только африканский стук и бу-ба-бух вместо музыки.
-- А я не слышал про такого писателя.
-- Это старый русский писатель. Я его фанат. Он мне жизнь спас. Как спас -- никому не скажу, только тебе. Я кашдый вечер перед сном пою сальми для него.
-- Псалмы?
-- Да, молитвы. Я ведь не суомалайнен, не ээстилайнен, а православный карел. Люблю русских, как любил настоящий Ахто Леви. Пишу русский хорошо, но говорю плохо. Как всё сейчас плохо.
-- Да, времена поменялись. Жизнь поменялась.
-- Похоше... Ты ведь проснулся после пьянки в другой стране.
-- Да, в Норвегии.
-- Нет, ты проснулся без родины.
-- Меня лишили советского гражданства?
-- Уже нет большой Советской России.
-- А куда делась?
-- Похоронили в лесу.
-- Каком лесу?
-- Беловешская пушша.
-- А что от СССР осталось?
-- Точно не скажу, но пока большой бардак у вас -- это точно.
-- Война?
-- Нет, просто демократия и вольница.
-- Хреново.
-- Не отшень-то. Пока бардак, ты успеешь вывернуться от полицаев и домой вернуться.
-- Это на какие шиши?
-- У меня машина. Довезу тебя до пограничного перехода Ваанамаа Тулли или по-русски Болотовка под Выборгом. Здание старое, слеплено в один корпус, чтоб теплее было. Там одна хитрая штучка придумана. Называется карман или пандус. Туда поломоечные машины скатывают, швабры уборшицы кидают. Это советская территория, но находится как бы в Финке. Запутанные коридоры и дурные турникеты, на лабиринт похоше.
-- Сам чёрт ногу сломит?
-- Похоше... Запоминай Я, пяной, скандалю с погранцами. Они меня скручивают, бьют и пинают, а ты нырнёшь под турникет и свалишься по наклонной в этот карман. Только не разбей водку. Я тебе дорогую "Финляндию" куплю. Выпиваешь литруху и засыпаешь. Утром тебя разбудят уборщицы, на руки наручники -- доставят куда надо. Вот ты и дома.
-- Слушай, Ахто, а зачем ты для меня стараешься?
-- Я кода на Воркуттаа в лагере сидел, русские бабы незаметно совали нам хлеб или пирожок, когда нас водил конвой на работы. Чухонка или шведка, а тем болей норвежка зэка не пожалеют.
-- А как ты сам тут оказался?
-- Бывший бандит и убийца Ахто Леви подсказал. Он ездил по лагерям. Судьбы людские поломатые записывал. И шепнул мне: "Не поверю, чтобы саами (а мать моя из лопарей была) не смог по болотам за границу убечь".