Иосиф Филиппович, нимало не смущённый столь открытым давлением, встал.
— Фарс!
… и сел назад.
«— Лучше тысячи слов!»
Судья застучал молотком, напоминая о неуважении к суду, апоплексически ярясь и тряся отвислыми щеками.
— Если бы Герард Давид[12] присутствовал на этом суде, — громко сказал Иосиф Филиппович, — он бы написал не диптих, а триптих.
Судья побагровел ещё больше, застучав молотком. Присяжные зашептались, послышались нервные смешки на галерке.
Обвинитель дёрнул щекой, и…
— … своими глазами видел, вот те крест! — новый свидетель, пожилой мещанин, истово перекрестился, а потом с ненавистью глянул в мою сторону, сощурившись близоруко, — На дерево облизьяной, а потом раз! И патрет! На шибенице! Я тогда не понял, а потом мне пояснили, што сие не демон на трупах пляшет, а сам Государь в таковом обличьи. У, злыдень!
Он погрозил в мою сторону сухоньким кулачком.
— Свидетель несколько горячится, — перехватил инициативу прокурор, — но я могу легко понять верноподданного, столкнувшегося с чудовищным… не побоюсь этого слова — вопиющим случаем! Случаем, от которого любой нормальный человек, не думая долго, закатает рукава, и возьмёт подвернувшуюся под руку сучковатую дубину[13], дабы гвоздить супостата без всяких дуэльных правил!
— И Отечественную войну сюда приплёл? — сощурился адвокат, с самым благодушным видом взирающий на Демосфена от прокуратуры.
— Он, кажется, близорук, — прошептал я адвокату.
— Да?! Ещё интересней…
— Благодарю уважаемого обвинителя за прекрасное знание отечественной истории, — с нотками снисходительности сказал Иосиф Филиппович, получив слово, — приятно, право же, знать, што современная молодёжь получила хорошее образование.
Пятидесятилетний представитель «молодёжи» усмехнулся кривовато, но смолчал, не вступая в полемику.
— Скажите пожалуйста, — ничуть не смущённый, Иосиф Филиппович обратился к свидетелю, — значит, вы сначала думали, што на сей картине изображён демон? Замечательно… могу я попросить внести наконец вещественное… хм, доказательство в зал суда?
Небольшая заминка, и продукт моево творчества внесли в зал на всеобщее обозрение. Присяжные зашушукались, среди публики послышались смешки.
— Художественная ценность… — присяжный поверенный пожевал губами, — не могу судить, но если пришлось растолковывать свидетелю, што на ней именно Государь… Я к слову, не вижу никакого Государя на этом… хм, холсте.
— Обезьяна, — с наслаждением проговорил он, — коронованная обезьяна, танцующая на трупах. Впрочем…
Иосиф Филиппович с сомнением оглядел сторону обвинения, и пожал плечами красноречивым видом.
— Проявите уважение к суду! — весьма не к месту застучал молотком судья. Адвокат, не оспаривая эти слова, ещё раз осмотрел парсуну Николая Второго… по утверждению обвинения…
Кошусь в сторону опекуна, тут же закивавшево мне, и киваю ответно. Держусь, дядя Гиляй! Держусь!
— Н-да… Представьте, — продолжил Иосиф Филиппович, — что я нарисую… допустим, осла[14]. Или обезьяну. И кто здесь оскорбляет Государя? Я? Или может быть, прокурор, ухитрившись увидеть царственные черты на этом… хм, полотне.
— Вы считаете Государя ослом или обезьяной?! — тон адвоката резко переменился, и такой в нём был яростный напор, што прокурор отшатнулся и…
— Обезьяной?! — смена ролей резко ударила по чиновнику, и пока он, задыхаясь, подбирал слова, Иосиф Филиппович продолжил с экспрессией.
— Как можно продолжать этот судебный фарс, если прокурор считает Государя обезьяной?!
— Я, я…
— Неуважение к суду!
Казалось, судья сейчас выпрыгнет и вгрызётся оставшимися у нево гнилыми зубами в морщинистую шею моего адвоката, такая в нём плескалась ненависть. В потухших глаза прокурора — понимание закатившейся напрочь карьеры и возможной отставки. Если повезёт — с пенсией.
— … и наконец, — Иосиф Филиппович, снова вальяжный, вызвал основного свидетеля обвинения, — милейший Иван Сергеевич, вас не затруднит сказать, на каком расстоянии вы видели якобы моево подзащитного?
— Саженей двадцать, — опасливо отозвался мещанин, заробевший после увиденново.
— Замечательно! — восхитился адвокат, — Я рад, што вы смогли сохранить остроту зрения в достаточно преклонном возрасте.
— Господа, — обратился он к залу, — гимназический курс математики все помнят? Каково примерно размера будет голова человека на таком расстоянии? Замечательно!
12
«Суд Камбиса», или «Сдирание кожи с продажного судьи» — картина-диптих нидерландского художника Герарда Давида, закончена в 1498 году. Картина, написанная для зала судебных заседаний в ратуше Брюгге, была призвана напоминать о необходимости судить справедливо.
14
Начиная с осла, речь адвоката позаимствована (и творчески переработана) у Чуковского, а точнее, у его адвоката Грузенберга.