А то! Вернейшее средство хоть от собак, а хоть и от людей! В рожу кинешь, так небось долго прочихиваться будет!
— … та-ак… — Котяра потёр лицо, и решительно развернул Мишку в сторону от дома, ускорив шаг, — калуны, значить?
— Ну, — Пономарёнок споро перебирал ногами, не понимая сути происходящего, — они самые. А што, всё серьёзно?
— Ф-фу… более чем, Миша, более чем, — шулер серьёзен и мрачен, — домой нам нельзя. Ни тебе, ни мне. По крайней мере, не в ближайшее время.
— Да это же… — вздыбился было Пономарёнок, и тут — разом, рассказы Егора вспомнились, и волосья дыбом по всему телу.
— Вспомнил? — оскалился в усмешке Котяра.
— Да-а… Корпорация, да?
— Вроде тово, — дёрнул плечом шулер, — лучше с кем из Иванов поссориться, чем с ними. Иваны, это так… серьёзные люди, но они…
Он пошевелил пальцами, не сбавляя шаг.
— … конечны. Понимаешь? Один, два человека, дружки, покровитель может быть в полиции, а может и не быть. А эти… корпорация! Вроде как крысы чумные, и концов не найти! Деньжищи — бешеные, и всем — на! Понимаешь? Полиции, Иванам, господам из тех, кто…
— Я понял, — прервал его Мишка, проникшийся серьёзностью ситуации и испугавшийся даже не трупов, а столь быстрой и жёсткой реакцией на них. Эвона! Двух часов не прошло, а уже знали — што, кто, и засаду устроили, да небось и не одну.
Серьёзная организация, как ни крути. А вспомнить если, сколько денег такой мальчишка, тянущий покалеченные ручки к проходящим в церкву добрым христианам, может принести за год своим хозяевам, то и сам испужаешься.
Котяра — серый от страха, хотя держит лицо, и ни словечка упрёка, ни тени сожаления на лице.
«— За Филиппком в Замоскворечье не сунутся, — промелькнула у Пономарёнка мысль, — может и самому? Повиниться…»
Мысль эта показалась такой трусливой и недостойной, што подросток решительно выбросил её прочь из головы, приказав себе забыть! Ишь! Без вины виниться?!
— В Одессу? — хмуро поинтересовался он, сдерживая нервенную дрожь.
— Как минимум, — криво усмехнулся шулер, дёрнув уголком рта, — Я не последний человек, да и через Егора можно было бы порешать эти вопросы. Не сразу. Сильно не сразу. А пока — руки в ноги, Миша!
— Егор с Санькой в Африку, — вздохнул Пономарёнок, — а мы…
«— Прощения прошу, Федул Иваныч, и кланяюсь низко с благодарностью за всё хорошее, да виноватюсь заранее за всё плохое, — щурясь, портной не без труда разбирал письмецо, написанное второпях пляшущим почерком, да как бы не на коленке, — а особливо за то, што втягиваю вас невзначай в свои неприятности.
Только вляпался я, да так, што бежать пришлось, безо всякой назад оглядки. Скажу сразу, што совесть моя чиста, и греха за собой не знаю, так што за душеньку мою можете не волноваться.
Што и как — уж простите, но не открою, потому как дело ето такое, што от вашево в нём знания мастерская может загореться ясным пламенем, да и вы в ней, поленом с улицы подпёртые. А письмецо моё сожгите, деду же на словах передайте, што так мол и так, решил ево непутёвый внук попутешествовать, и вернётся как только, так сразу!»
Прочитав письмо, Федул Иваныч вздохнул прерывисто, и повернувшись к старообрядческой иконе, начал истово молиться за путешествующего отрока Михаила, проговаривая знакомые с детства слова.
Глава 9
Прогуливаемся себе с Фирой и Санькой по Балковской фланирующим шагом никуда не торопящихся людей, и везде — одни сплошное здрасте!
Кажется, будто вся Одесса знакомая, малознакомая и совсем незнакомая вышла на поздороваться специально для нас, и кое-кто из встреченных, вот ей-ей, совсем издали пришёл ради поприветствовать и поглазеть. Такой себе моцион из любопытства и стадново чувства.
А кто не вышел, те глазами из-за занавесок, да рожами любопытными в окнах приплюснулись, не стесняючись вот ни разочка. Интересно им!
Одесса такой своеобразный город, што лёгкая фронда к действующей власти заложена в нём с самого основания, в фундамент каждого дома. Вместе с названием греческим, идеи эллинской демократии ненароком принесли.
Вроде как подошёл выразить почтение очередной полузнакомец, и самую немножечко теперь оппозиционер, демократ и социалист. Можно собою чуточку гордиться, и поводить выразительно узкими плечами, намекая на нешутошную храбрость и почти што акт граждансково неповиновения властям.
А кому храбрости подойти недостаёт, но сильно хочется иметь хоть какой-то повод для погордиться собой хотя бы наедине и перед домашними, те издали шляпу приподняли, улыбнулись приветливо-многозначительно, и вроде как тоже — поучаствовали. В чём-то там. Оно с одной стороны и смешно такое, а с другой — настроения.