– С тётей Песей и Фирой договорился без подробностей. Просто – дела! Вы тоже легенду поддерживайте. Только што был, недавно ушёл, убежал ещё до рассвета ловить бычков. Ну, такое всё!
– Думаешь… – начал Санька.
– Не думаю! – прервал я его, присев на дорожку на скрипучий стул, – Но если можно предусмотреть, то значит – нужно!
– Дней… – я задумался, – пять так точно, но не больше недели. Вопросы порешать, может познакомиться с кем. Ну и так, экскурсии.
Санька порывисто вздохнул, он отчаянно хотел на Туретчину со мной, но уговорился, што в первый раз не стоит удивлять Бляйшманов незваными гостями, если приглашали конкретно меня. Обнялись, да и всё, сбежал вниз по ступенькам.
Кепку на глаза надвинул, от восходящего на горизонте солнца, походка ленивая, в углу рта зубочистка. Сам себе нравлюсь!
Дико немножечко, што белый день, ну то есть утро. Оно как-то в голове – хоть с Хитровки, хоть из прошлой жизни – такого рода дела обязательно по темноте должны быть!
Оно как бы и здесь таки да, но не всегда и не совсем. Если контрабанда из Туретчины или обратно, да на рыбацких баркасах и фелюках, то всё это в ночи обделывается. Даже если все давно куплены, то просто – штоб не провоцировать!
Но бывает и по-другому. Такой себе немолодой рыбак решил выйти порыбачить, и хоть обыщись его! Нету! Всей контрабанды один я. И кто его осудит, если он порыбачит в ночь у турецких берегов, а с утра продаст наловленное на рынках Стамбула?
– Зови меня дядя Хаим, – встав с дырявой бочки, щербато улыбнулся долговязый мужчина лет пятидесяти, двинув огромным кадыком на плохо выбритой шее, – племянник Шломо.
В голосе нескрываемое ехидство, но доброжелательное вполне, только чуть отстранённое. Служебное такое.
Заулыбался в ответ, и по дороге к причалу начал разговор на идише вперемешку с одесским. У дядюшки только бровь так – раз! И вверх. Чуть-чуть.
Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразу – будто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
« – Язык как маркер свой-чужой».
А? Из подсознания с некоторым запозданием вылезли объяснялки.
Такой себе разговор, што вроде и ни о чём, если со стороны, но легенда проговаривается. Штоб если вдруг што, то не потеряюсь при вопросах о дядюшке. Не так штобы и нужно для перевозчика, но внушает! Серьёзный подход.
За разговорами и дошли потихонечку до фелюки, стоящей у причала. На палубе такой же кадыкастый хлопочет, один в один дядя Хаим, только што моложе разика в два.
– Моше, – коротко представился он, деловито сморкнувшись за борт, и больше не обращая на меня никакого внимания.
– Ахарай[1], да? – поинтересовался я, понаблюдав за плавными, тигриными движениями отца и сына. Не простые морячки, ох и непростые…
– Хм, – дядя Хаим с интересом глянул на меня, не прекращая работать с парусами.
– И это тоже, – сказал он после долгого молчания, выведя наконец судно в открытое море, – и это тоже…
Он замолк надолго, погрузившись в какие-то свои мысли. Несколько раз только поглядел на меня с прищуром, и молчанка. Потом снова разговорились, но так себе, ни о чём на одесском вперемешку с идишем.
Моше в основном отмалчивался, отвечая иногда односложно на вопросы отца. Такой себе молчун с нехорошим прищуром, от которого хочется держаться подальше.
Причалили две суток спустя, ранним утром, неподалёку от Галатского моста, у рыбного рынка Каракёй. Помог временной родне пришвартовать фелюку, и с превеликим облегчением ступил-таки на берег, щурясь воспалёнными глазами.
Ветер, солнце впополаме с водными бликами, солёные брызги, да бессонная ночь – вот и результат! И морда лица обгоревшая, хотя казалось бы, успел загореть. А оказалось, што только казалось.
Такое себе удовольствие, сильно ниже среднего. Ох и солон хлеб у рыбаков!
Пока я промаргивался и тянулся, дядя Хаим успел выпрыгнуть на берег и сговориться с продавцами.
– Шевелись… племянничек! – Подпихнул он меня, передавая корзину с рыбой, – Шустрей!
Ну я и зашустрил, тягая корзины с рыбой до прилавка. Нервенно, страсть! Всё время ожидаю подвоха – от дядюшки этого чортова, от турок… враги ведь исконные!
А потом дядя Фима подошёл, и у меня такое облегчение, што словами и не передать! Сразу дядя Хаим нормальным мужиком показался, сын его обычным молчуном, а турки… А што турки? Такие же люди, только в фесках.
1
Боевой кличь иудеев. На иврите «за мной»!
Здесь ГГ намекает, что «дядюшка» не столько контрабандист, сколько боевик.