– Я таки думаю, што можно потревожить и кого побольше, – ответил ему после короткого раздумья, – Такое себе знакомство может получиться, взаимовыгодное.
– А он… – Самуил потёр пальцы.
– Не-ет! Даже не вздумайте! Принципиальный. Просто, ну… – жму плечами, – истории можно понарассказать, с колоритом. Одному – интересные сюжеты для статей, другому – возможность подать какую-то информацию в нужном ключе.
– Голова! – восхитился Самуил, – Сведу.
– Поговорили, – Владимир Алексеевич несколько красен от выпитого спиртного, да и запашок таки да, но по поведению – ни разочка! Сидит себе напротив, за столом, в пропотевшей рубахе с подвёрнутыми до локтя рукавами, задумчивый весь.
Время сильно заполночь, и хотя он тихохонько прокрадывался, но я и не спал. Ждал! Сна ни в одном глазу, ажно потряхивает от нервной ситуации.
– А ведь ты взрослый совсем, – и взгляд такой на меня, што вроде как и сожаление даже, – Мальчишка ещё совсем, и глупости делаешь нередко, но – взрослый!
– Скажи, – и глаза в глаза, – честно только! Смог бы документы достать без моей помощи?
– Ну, – жму плечами, мне почему-то отчаянно неловко от этого разговора, – канешно! Проблемней, это да! Потратиться пришлось бы мал-мала. На взятки там и на разное. С опекой или там частичной эмансипацией сложней, но тоже вполне решаемо.
– Решаемо, – эхом отозвался опекун, самую малость уйдя в себя, – в двенадцать лет решаемо, н-да… И зачем я тогда?
– А штоб был! – я как сорвался с места, да нему! Обхватил за плечи и держу накрепко, будто тот убежать куда засобирался, – Потому што! Любят же не за што-то, а так! И Санька! За себя-то да, а он?
Говорю, говорю… малосвязное такое, просто штоб не останавливаться. Нельзя останавливаться!
Молчание, и чувствую, будто он отдаляется от меня. А потом раз! И тоже за плечи. Да к себе.
– Эх ты, чижик…
Разом всё и поменялось. Сели потом чай пить, улыбаемся. На улице непогода разыгралась – да такая, што чуть не котов сносит, а вот ей-ей, один из лучших дней!
– Панамщик! – неожиданно засмеялся дядя Гиляй, негромко совсем, – Охо-хо! Слово дал – не писать, пока деньги с этой аферы на благотворительность идут!
– Не передумал? – неожиданно сменил он тему.
– Нет! Половину на больничку мою! Ну…
– Я понял, – кивнул опекун.
– Вот… четверть – на Еврейскую в Одессе. Она уже не собственно еврейская, а без разбора всех принимают, одно только название осталось. А четверть… ну, не знаю пока. Можно в Сенцово школу выстроить? А? Если по деньгам нормально будет, то и не просто школу с содержанием учителя, ну и так – вообще всё с ней, по возможности. Книжки, может обеды там бесплатные? А?
– Можно, – улыбнулся мягко дядя Гиляй, – От своего имени благотворительностью будешь заниматься?
– Да ну! Слава эта, – плечи сами передёрнулись, будто в кулачном бою, – Можно псевдоним?
– Почему нет?
– Тогда, – я задержал дыхание, и выдал тщательно лелеемое, пришедшее в голову во время контрабандистского вояжа, – Капитан Сорви Голова! А?!
– Звучит, – сдавленным голосом отозвался дядя Гиляй, – Нет, всё-таки иногда – ребёнок!
Санька с утра сонный, но довольный. Подошёл к опекуну, молча обнял, и пошёл умываться. Вот же! Мне вот такие нежности через стеснение великое, а тут вот так просто. Даже и завидно немножечко, если честно.
Думаешь себе всякое, накручиваешь-перекручиваешь, а всех сложностей на самом-то деле – в голове. И если я это понимаю умом, то Чиж – сердцем. Художник, ети!
– В Харьков уезжаю, – сообщил за завтраком опекун, наколов на вилку кусок сложносочиненного тёти Песиного омлета с овощами и сыром, – я и здесь-то, собственно, проездом. Провожать не надо!
– Не надо! – с нажимом повторил он, глядя на вскинувшихся нас, – Уехал и уехал. Срочно надо было, и точка. Иначе половина Одессы обиды будут высказывать, почему был, а не зашёл лично. Некогда! Я, собственно, и так в командировке от газеты считаюсь. Через пару недель, если возможность будет, дам к вам крюк на обратной дороге.
Не успел он толком попить чай, как приехал вызванный мальчишками извозчик, и пару минут спустя только утихающий цокот копыт напоминал мне о пребывании опекуна.
Ну и самую чуточку тётя Песя, мечтательно вздыхающая вслед. А?! Знаю ведь, што ничего не было, да и не успели бы. Просто – впечатление. Фактурный мужчина, што ни говори.
Смерив закрасневшуюся почти што родственницу подозрительным взглядом, пошёл одеваться в редакцию.