— Между ног? — спросил Тони.
— Тут уж Кэтрин понесла несусветную чуть. Она уверяла меня, что у детей половые органы их отца. Кэтрин сказала, что я сама прекрасно об этом знаю, потому что видела их. Она только просила меня молчать. Ну и смех! У мальчиков были самые обычные пи-пи.
Но Кэтрин не успокаивалась и требовала, чтобы я поклялась верно хранить тайну. Она спрашивала, сколько мне заплатить за молчание. Я ответила, что не возьму ни пенни, но согласилась на пять сотен в месяц, имея в виду только то, что произошло в действительности. Вы меня понимаете? Такое условие ее устроило, однако полностью она не могла успокоиться, вбив себе в голову каких-то демонов. Когда я уже хотела вызвать доктора, Кэтрин вдруг перестала нести околесицу. Кэтрин все-таки смогла взять себя в руки. А через неделю, забрав детей, она уехала.
Тони молчал.
Миссис Янси поглаживала мурлыкающего кота.
— Что если... — сказал Тони, — что если, что если...
— Что, если «что»? — спросила Хилари.
— Не знаю. Кажется, разрозненные кубики складываются в картинку... но она... так ужасна. Может, я не прав? Я должен еще подумать.
— У вас еще есть ко мне вопросы? — спросила миссис Янси.
— Нет.
Тони встал со стула.
— Больше нет.
— Кажется, мы получили то, что хотели, — добавил Джошуа.
— И даже больше, — сказала Хилари.
Миссис Янси сняла кота с колен, опустила его на пол и встала.
— Я потратила на эти глупые воспоминания слишком много времени. Мне давно пора быть на кухне и готовить пирог. Скоро придут внуки, и я хочу их угостить вкусненьким. Не дети, а сущее наказание, но я их так люблю.
Вдруг кот перепрыгнул через стул, стрелой пересек комнату и шмыгнул под стол в углу.
В тот же самый момент дом затрясло. С полки полетели две стеклянные фигурки лебедей, но не разбились, мягко опустившись на пушистый ковер. Задребезжали стекла.
— Землетрясение, — спокойно пояснила миссис Янси.
Пол закачался, как палуба корабля.
— Ничего страшного, — сказала она.
Дрожь под ногами улеглась. Возмущенная земля затихла. Дом замер.
— Видите, — сказала миссис Янси, — все кончилось.
Бруно, наконец, удалось открыть глаза мертвого.
Он был поражен тем, что увидел. Это уже не были те чистые, полные энергии, голубоватые глаза, которые он помнил и любил. Это были глаза какого-то чудовища: опухшие и вылезающие из орбит. Белки потускнели и были испещрены точками застывшей крови. Прежде голубоватые, зрачки замутились, как у слепца.
И все-таки чем дольше Бруно смотрел в них, тем менее отвратительными они казались ему. Ведь это были глаза того, кто был его собственной частью, по-прежнему ею оставался; глаза, которые он узнал бы среди миллионов чужих глаз; глаза, которые он любил и которые его любили. Бруно смотрел на них и внутрь их, как делал много раз до этого, чтобы достичь ошеломляющего чувства единения с самим собой.
На этот раз ничего не выходило, потому что эти глаза не смотрели на него. Тем не менее сам акт всматривания в мертвые глаза напоминал те слияния, которые происходили в прошлом. Тогда он испытывал невыразимое блаженство освобождения от страха и внешнего мира и замыкания в самом себе. Бруно отчаянно хватался за воспоминания, так как ничего, кроме воспоминаний, у него не оставалось. Так он сидел на кровати и смотрел вниз, на глаза трупа.
«Сессна» Джошуа Райнхарта взяла курс на Напа Каунти.
Хилари посмотрела вниз на редкие белоснежные облака и желтые осенние холмы, до которых было несколько тысяч футов. Над головой ничего не было, кроме прозрачно-голубого неба и длинной полосы, прочерченной военным самолетом. Далеко на западе у горизонта собиралась черная масса облаков. К вечеру они наверняка затянут всю долину.
Первые десять минут после взлета Хилари, Тони и Джошуа молчали, занятые своими невеселыми думами.
Наконец, Джошуа сказал:
— Близнец — это и есть тот двойник, которого мы ищем.
— Очевидно, да, — ответил Тони.
— Значит, Кэтрин не стала избавляться от второго ребенка.
— Очевидно, нет, — сказал Тони.