Пульс.
Её сердце не бьётся в призрачной груди — его место заняла пульсирующая, испепеляющая с каждым ударом боль. Она упала. Боль судорогой свела всё тело. Тело дёргалось как на сковородке. И всюду пряди чёрного дыма — её кровь. Судорога неестественно вывернула шею. Сквозь кровавую пелену она увидела тело Гиты — совсем прозрачное, вот-вот растает. Боль заставила забыть о Гите, забыть о себе. В мире не существует ничего кроме боли, с которой невозможно примириться, с которой не научиться сосуществовать. Ожог, ссадина, удар током — всё сразу. Боль. Новый укус, теперь в ногу. Невозможно даже закричать, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Боль. Невозможно вынести, но и невозможно отключиться. Боль. Мозг тлеет. Боль. Её рвали на куски, собирали снова и снова рвали. Боль. Никто не слышит стона. Боль. Господи, когда же конец? Боль.
БОЛЬ.
ОСТАЛОСЬ 21 час 50 минут.
Арина не чувствовали ни рук, ни ног, ни даже языка. Она, скорее всего, ослепла, потому что спустя две вечности подряд не смогла увидеть злых горящих глаз Эклеров. Над ней яркий свет, какие-то отдалённые, не имеющие больше никакого значения звуки. Свет. Значит, пришло время возноситься туда в ультрамариновую высь. Уже скоро птица Сирин споёт и по ней свою скорбную песнь и всё кончится. Только покой. Какое же блаженство этот покой. Наконец-то успокоится её беспокойная душа. Скорей бы!
— Здравствуй, — ровный спокойный незнакомый голос. Голос принадлежит молодому мужчине. Тембр приятный, в меру низкий. Мужчине с таким голосом хочется подчиниться, потому что сразу забываешь о феминистских штучках и начинаешь чувствовать себя слабой, но желанной, особенной женщиной.
Удивительно, но и на смертном одре любопытство оказалось мощной движущей силой. Арина была полностью разбита, но тут, похоже, открылось второе дыхание, его хватило, чтобы сфокусировать взгляд.
Незнакомец заговорил:
— Сейчас тебе станет лучше. Не волнуйся, ты поправишься. Прости, я не смог прийти раньше.
От мужчины исходил не такой уж и яркий, скорее тёплый свет. Он стоял в трёх шагах — высокий, плечистый с короткими светлыми волосами, яркими голубыми глазами. Он был одет в широкую льняную рубаху белого цвета и такие же штаны. Арина чуть-чуть не теряла сознания от измождения, глядела на него во все глаза, но то ли из-за того, что лежала на земле и смотрела снизу вверх, то ли из-за странной одежды не могла узнать, почти беззвучно шепнула:
— Кто ты?
— Тссс…
Он подошёл совсем близко, опустился на одно колено, положил на её грудь светящуюся ладонь с каким-то позолоченным слитком. Стало тепло. Боль и слабость не спеша отступали. Она закрыла глаза, мысленно представив образ мужчины. Где-то она видела и эти глаза, и стрижку, и руки, и плечи…
Прозрение:
— Вадим?!!
— Да, я рядом, всё хорошо, — прошелестел в ответ приятный голос.
— Боже, Вадим! — она не могла больше лежать спокойно, привстала, — Ты говоришь? А так за тебя переживала! Все превратились в призраков, а ты… Ты просто исчез! Что с тобой случилось? Куда ты пропал?
Вадим улыбнулся кончиками губ, приложил палец к её губам, мягко, но настойчиво помог снова лечь. Закружилась голова. Стало хорошо. Тепло распространялось от груди по всему телу от кончиков волос, до кончиков пальцев на ногах, оно находило раны, которые тут же прекращали саднить — оно исцеляло. Через минуту свечение от золотого слитка ослабло, зато сама Арина наполнилась новыми силами, почувствовала себя вполне здоровой, будто и не было никакого нападения. Аккуратно отстранив руку Вадима, поднялась. Какой же он высокий — она доставала ему всего до плеча, а глаза упирались в широкую мужскую грудь. Вовсе не перекаченную, как у супер-героев в фильмах, обычную, но от этого прильнуть к ней хотелось не чуть не меньше. "А какого чёрта, я собственно теряюсь?" — подумала Арина и обняла Вадима со всей нежностью, на которую была способна. Он обнял её за плечи. Они замерли. Её бы воля — эти объятия не кончились бы никогда. Но всё когда-нибудь заканчивается.